3
Шофер был мною обижен. За такую обиду он мог завезти куда-нибудь в глухое место и… Хотя вряд ли нашлось бы на этом острове место, которое можно было бы назвать «глухим». Здесь все проглядывалось и, если так можно сказать, прослушивалось насквозь.
Кепка повернулась, нацелив козырек прямо на мое сердце.
— А зачем тебе зоопарк?
— Да как же? Учиться!
— А семья-то большая?
Здрасте-приехали! Я понял, что шофер перечеркнул нашу неудавшуюся автомобильную беседу и не отпустит меня, пока она не будет проведена, должным образом. С огоньком. На дружеской ноге.
Темы, интересовавшие шофера, говорили о том, что это человек широкого кругозора. Обстоятельно и подробно мы побеседовали о России, затем об Англии, обсудили международное положение. И, когда все земные темы уже были охвачены, переключились на внеземное. Постепенно шофер стал называть меня «сынком», а я его «отцом».
— Англичане верят в загробную жизнь, сынок. Они считают, что умирает только тело, а душа живет вечно. А что происходит с душой русского?
— Точно не известно, — отвечал я. — Только известно с давних пор, что русская душа — загадка. Но куда это ты завез меня, отец?
«Отец» посмотрел на меня глазами большими от удивления.
— Как куда? Ты что, сынок? Куда просил, туда завез. Поместье Ле Ное, Международный Центр, Обучающий Спасению Редких Видов. Короче — МЦОСРВ.
— МЦОСРВ?
— Куда просил, туда и привез. Идем.
Я вышел из машины и вслед за шофером поднялся по гранитному крыльцу, прошел в белую дверь.
В коридоре полукругом стояли четыре человека. Не понятно было, встречали они нас или им просто так нравилось стоять, полукругом.
Серьезнее и основательнее других стояла в полукруге крупная пожилая женщина. Ее седые волосы были коротко подстрижены и напоминали купальную шапочку, а нос походил на молодую летнюю картошку, На нем, будто всадник на лошади, сидели очки с линзами огромными как экраны телевизора. Но показывали по ним все время одно и то же — громадные голубые глаза с черными зрачками. Зрачки были глубокими, как нефтяные скважины.
Она напоминала сову.
За нею стояла дама помоложе. Стояла не так крепко, видно было, что жизненного опыта у нее поменьше.
Замыкали полукруг два индуса. И кроме национальности, ничего общего между ними не было.
Первый индус был низкорослым, с носом крепким как молоток. Над румяными щеками черными опрокинутыми полумесяцами висели брови. Его телосложение приближалось к сферическому. Вообще же, этот индус удивительно походил на узбека.
Второй индус, надо отметить, тоже был низкорослым. Впрочем, я и не видел никогда ни одного высокого жителя Индии. Глаза его смотрели, кажется, из самой середины головы. Сложно было увидеть их в темных колодцах глазниц и понять их выражение. Насколько первый индус был толст, настолько же этот был худ. На его лице не было никаких щек, губы сразу переходили в скулы. Не понятно, на чем держалась его голова, да и на чем держалась душа в этом теле, тоже было не ясно. Руки и ноги его походили на слабые морковные корешки.
Зато зубы его сияли как тридцать два бриллианта «Кох-и-Нор».
Мы с шофером приблизились к полукругу стоящих и замкнули его, преобразив в круг.
Шофер снял кепку. Но волосы его так точно повторяли очертания головного убора, что, казалось, кепка по-прежнему надета на его голове.
Чтобы нарушить это неуместное сходство, шофер провел ладонью по волосам и сказал.
— Вот, новенький приехал.
Ох, неудобно быть новеньким! Все на тебя смотрят и думают про себя: Оба-на, новенький, приехал!
Но в своих потертых джинсах и в своей потертой джинсовой куртке я, конечно, больше тянул на старенького. И совсем древним был мой рюкзак, болтающийся за плечами.
— Здрасьте!
Женщина-сова сняла очки-телеэкраны, и глаза за ними оказались совсем не большими. Она протерла линзы платком и вернула очки на место. Глаза снова увеличились.
— Как вас зовут?
— Востоков Станислав.
— Он из России, — добавил шофер. — У них там не верят, что у человека есть душа.
— Как это не верят? Да знаете, какая у нашего человека душа? На распашку!
Я разгорячился. Молния на моей куртке разошлась и полы раскрылись, как бы обнажая мою душу.
— На распашку говоришь? А вот сейчас заплатишь за извоз, и мы поглядим, какая у тебя душа. Широкая или нет.
— Плачу пять долларов!
Я залез в карман, вынул американский денежный знак и замахал им, как бы показывая широту своей души. В воздухе доллар ломался пополам как лист капусты.
— Узкая у тебя душа, — недовольно поморщился шофер. — Душонка.
— Мало? Десять плачу! На!
Я достал капустный лист покрупнее.
— Ты знаешь, что с этим салатом сделай? Ты его на грядке сади. А мне-ка давай джерсийские фунты. Сейчас мы посмотрим, какая у тебя душа. А-то размахался!
Нет, не называл меня шофер больше «сынком». Дружеский огонек в его глазах, перешел в багровое пламя гнева. Он понял, что его хотят обмануть и не заплатить за извоз. Крепко шофер стоял на своих ногах. Он знал, куда и что надо упереть. Догадывался и о том, как из кого чего можно вышибить.
Качнув плечами, он шагнул ко мне.
Но женщина-сова стояла на ногах все-таки покрепче. Все-таки она была хозяйкой дома и хотела, чтобы все это чувствовали. И шофер почувствовал.
— А ну-ка постойте, сэр! Что вы сразу давите? Что вы сразу давите? Молодой человек из другой страны приехал, порядков наших не знает. А вы навалились!
— Да я не сразу, — вдруг стал оправдываться шофер. — Я только когда неплатеж пошел.
— Какой неплатеж? Какой, я говорю, неплатеж? За молодого человека МЦОСРВ платит.
— Да?
Шофер совсем растерялся, одел кепку и тут же снял. И снова надел. Но чрез секунду все-таки снова снял.
Женщина-сова взмахнула рукой, и в руке ее появился кошелек.
— Сколько?
— Ну, четыре фунта и шесть пенсов.
— Вот вам пять. И можете выпить на шесть оставшихся пенсов три стакана чая.
— О! Совсем не нужно, мэм. А впрочем, выпью.
Шофер снова надел кепку и тут же снова снял.
— До свидания, мэм, до свидания, леди и джентльмены. Пока, сынок. Извини уж, погорячился.
