– Водолазы обшаривали пруды и озера, Тара. Это продолжалось целыми днями. Неделями. Да, даже спустя столько времени, думаю, мы должны поставить полицию в известность, не считаешь?
Тара слушала его с мертвенно-бледным лицом.
Внезапно Мэри вскочила с дивана, пузырь со льдом соскользнул на пол.
– Прекрати! Прекрати! Все, что я знаю, – это что Тара вернулась домой на Рождество, это чудо, и я не хочу больше никаких разговоров об этом! Питер, ты можешь остаться и радоваться вместе с нами или убираться к своей семье. И кончим на этом. – С этими словами она рухнула обратно на диван.
– Тебе не надо уходить, – мягко сказала Тара. – Это я должна уйти.
– Нет, – возразил Питер. – Просто…
Он не хотел говорить ничего больше, не в силах придумать, что бы такого сказать, что не было бы воспринято как прямое осуждение возмутительного и до сих пор не объясненного поступка сестры. Он заставил себя встать:
– Слушайте. Мне нужно возвращаться. Дети. Рождество. Может, ты позже познакомишься с ними. Завтра. Что скажешь, пап, не хочешь завтра привезти Тару к нам?
– Хорошая идея. Ты не против, Мэри?
Никто не был против; не против потому, что это позволяло Питеру уйти сейчас.
Питер направился к двери, Тара последовала за ним. Она снова крепко обняла его и, стоя спиной к Деллу и Мэри, искоса посмотрела на него, будто давая понять, что хочет сказать ему что-то, не предназначенное для родительских ушей.
Он пожелал родителям счастливого Рождества. Потом грустно посмотрел на сестру:
3
Чтобы читать сказку, надо отождествлять себя с нею.
У. Х. Оден[3]
Уже начало смеркаться, когда Питер вошел в свою хибару. Дверь, разбухшую от сырости, по-прежнему заедало. С этим надо было что-то делать. Вот только он недавно уже разбирался с дверными петлями, из-за чего дверь теперь и заедало. Одно тянет за собой другое, обычно говорили у Мартинов.
Что бы там ни происходило с Тарой, Питер всегда с удовольствием возвращался к себе, к кутерьме детей и собак, в дом, разваливающийся и постоянно находящий новые способы требовать починки. Ему нравилось видеть Джека и девочек, которые увлеченно возились на ковре с игрушками, какие занимали или волновали их в данный момент. Он, в отличие от Женевьевы, всегда спокойно воспринимал кавардак, который устраивали дети. Но Жен была его избавительницей. Творцом его спасения.
Он отворил дверь в гостиную, и все подняли головы, оторвавшись от своих занятий. Жен с большими карими глазами и веснушчатым лицом, обрамленным непослушными темными кудрями; девочки, которые все были ее копии; собаки. Потом собаки вновь положили головы на ковер.
– Ну что, видел ее? – спросила Жен.
– Джек подстрелил крысу, – объявила Джози.
Питер движением головы показал Женевьеве, чтобы она вышла на кухню. Та встала.
– Вы собираетесь говорить о твоей сестре? – спросила Эмбер.
– Ага, – ответил Питер.
– Можно нам послушать?
– Не.
– Почему?
– Ну, знаешь… Жен, объясни, почему им нельзя послушать.
– Это больная тема для отца, – объявила Женевьева. – Он все расскажет вам о тете Таре после того, как поболтает со мной.
– А мы подслушаем у двери, – сообразила Эмбер.
– Ухо заболит, – откликнулся Питер. – Если подслушивать то, что не положено.
– Чушь, – сказала Зои. – Не обращай внимания на папу.
Женевьева закрыла за собой дверь и вышла с Питером на кухню. Они сели к столу, и она взяла его за руку:
– У тебя такой вид, будто ты увидел призрака.
– Мать и отец. Они сидят так, словно ни черта не случилось. Мы все думали, что ее уже нет в живых, а она заявляется через двадцать лет, и они: о, привет, выпей чаю с имбирным кексом.
– Они, наверно, потрясены, Питер. Она что-нибудь сказала?
Дверь во двор распахнулась, и с облаком холодного воздуха в кухню ворвался Джек:
– Я крысу подстрелил!
– Молодец!
– Хочешь посмотреть?
– Нет. Я тебе верю.
Джек выглядел разочарованным:
– Здоровенная.
– Ты заходишь или нет? – спросила мать. – В любом случае закрой дверь. Или сюда, или обратно.
– Захожу. Я замерз.
– Где сейчас крыса? – спросила Женевьева.
– Валяется на траве.
– Брось ее в мусорный бак.
– Я хотел подвесить ее снаружи. Знаешь, как у полицейских доска с фотографиями преступников.
– Ни в коем случае! Брось ее в бак.
– Что, брать ее голыми руками? Не хочу.
– Просто возьми ее за хвост, – сказал Питер, – и швырни в бак. Ты убил, ты и убирай.
Джек из обычного упрямства помедлил несколько секунд, прежде чем выйти убрать дохлую крысу. Питер закрыл за ним дверь.
– Ну что? – спросила Женевьева.
– Сказала, что путешествовала.
– Где путешествовала?
– Да выдумывает она все.
Вернулся Джек и, направившись к раковине, устроил целое представление: бесконечно намыливал руки и тер их под струей горячей воды, пока они не заблестели. Родители молча ждали, когда он закончит. Питер с силой захлопнул дверь от уличного холода.
– Ты что, в хлеву родился, тебя не учили закрывать за собой дверь, Джек?
Джек заблеял по-овечьи.
Женевьеве надоело ждать, когда Джек уйдет:
– Почему ты так думаешь?
– Поймал ее на парочке деталей.
– Вы это о ком? – спросил Джек, вытирая руки посудным полотенцем.
– Пользуйся полотенцем для рук, – сказала Женевьева.
– Почему?
– Потому что только что брал крысу. И посмотри, какую ты грязь оставил на полотенце.
– Джек, позволь мне минутку поговорить с твоей матерью, ладно?
– О нашей так называемой тете Таре?
– Да, а теперь проваливай! И сними, к черту, обувь, прежде чем входить в гостиную.
– Ты ее правда видел?
– Джек!!!
Когда они избавились от Джека, Женевьева спросила, как Тара объяснила свое исчезновение.
– Никак. Мне не дали расспросить ее. Завтра они придут. Все трое.
