В начальной школе Рудик был хорошим учеником, усидчивым, внимательным, но по‑прежнему замкнутым. Однажды, когда ему было лет семь, учительница решила поставить танец к какому‑то празднику. Для танца она отобрала нескольких детей, и Рудик попал в их число. Он с удовольствием репетировал. Танец настолько увлек его, что он и дома продолжал танцевать. На следующее утро Рудик побежал записываться в танцевальный кружок. Фарида была счастлива: наконец‑то ее непокорный ребенок нашел себе занятие по душе! Руководительница кружка говорила, что у мальчика талант и что он должен ехать учиться балету в Ленинград. Семь лет — самый подходящий возраст, чтобы начать обучение! Но Фарида в это не верила. Ленинград далеко. И к тому же это очень дорого…
Первого января 1945 года Фарида решила сводить своих детей на балет «Песнь аистов». На сцене Башкирской оперы танцевали артисты Большого и Кировского театров, эвакуированные во время войны. У Фариды хватило денег только на один билет, но благодаря давке перед входом все пятеро Нуреевых благополучно проникли в зал. Чудо, которое открыл для себя маленький Рудик, он не забудет никогда: «Театр с прекрасным мягким освещением, огромной хрустальной люстрой, и повсюду бархат, золото… Это был другой мир, совсем не похожий на тот, в котором я жил… В тот вечер, глядя на артистов, которые парили над сценой, презирая законы тяготения, я понял, что хочу стать танцовщиком, что я буду им»{11}.
Одно посещение театра — и все волшебным образом изменилось. В тот вечер Рудольф Нуреев почувствовал зов своей настоящей судьбы. Это почти мистическое открытие перевернуло его жизнь. У него было призвание, он знал это.
У мальчика появилась цель — попасть в училище при Кировском театре. Да, Ленинград далеко, но это его не смущало. Он знал, что однажды кто‑то возьмет его за руку и «выведет на правильную дорогу» — тот, кто сделает из него выдающегося танцовщика{12}.
Но один человек предпримет все, чтобы помешать ему. На следующий год, душным летним вечером сорок шестого, в дверь постучали. Это был Хамит, вернувшийся наконец с войны. (Кадровый военный, он служил в Германии и после того, как Красная армия победоносно вошла в Берлин.)
Рудику уже восемь. До сих пор, если не считать раннего детства, его окружали исключительно женщины. И вдруг возникает мужская фигура, фигура соперника, если хотите. Отец встал между ним и матерью, теперь он воплощал собой родительский авторитет. И он был резко настроен против планов сына.
Рудольфу понадобилось время, чтобы признать в Хамите, которого он не видел пять лет, своего отца. Как и его старшие сестры, поначалу он обращался к отцу на «вы» и разговаривал с ним по‑русски, что выводило Хамита из себя. Очень скоро этот авторитарный человек начал командовать в семье, как привык командовать своими подчиненными. Он относился к своим детям строго, без поблажек, с глубоким убеждением в том, что всякая «лирика» играет в жизни весьма и весьма незначительную роль. Рудик был первый, кого коснулись принципы отцовского воспитания. Позиция Хамита была предельно ясна: «Ты мальчик, а мальчик — это будущий мужчина». Заядлый рыбак и охотник, Хамит заставлял сына разделять свои увлечения. В первый раз взяв с собой Рудика, он посадил его в рюкзак, чтобы не вести за руку. Однажды, когда Хамит пошел искать подстреленную дичь, Рудик потерялся. «Мне было страшно, и я кричал. Отец пришел за мной, когда было совсем поздно. И его очень позабавило мое отчаяние. Моя мать никогда не простила ему этой истории»{13}.
Детские страхи редко забываются, и Рудольф также не забыл об этом событии. Но Хамит оставался верен себе. Так, он не допускал, чтобы кто‑то из детей позволил себе заплакать. В трудные минуты Рудику приходилось глотать слезы. Но суровые уроки все же не прошли даром: Рудольф научился не показывать свою слабость, как бы тяжело ему ни было. В глубине души он ненавидел методы отца, однако в своей взрослой жизни очень часто применял их по отношению к другим.
Вскоре Рудик почувствовал, что отец противится его призванию. Мальчик каждый вечер танцевал дома под восхищенными взглядами матери и сестер. Но однажды Хамит сделал ему неприятное замечание, и домашние концерты прекратились. Но это не означало, что с танцами покончено. Рудик по‑прежнему посещал кружок, хотя и опасался, что отец узнает об этом. Однако хитрость Рудика была безгранична. Чтобы оправдать свое отсутствие, он говорил, что ходил за продуктами. Очереди у магазинов в то время были очень длинными, и это звучало вполне правдоподобно. Иногда, правда, все кончалось плохо. «Отец бил меня всякий раз, когда я возвращался домой слишком поздно. Но я продолжал. Поскольку мать была на моей стороне, мне было легче терпеть унижения…»{14}.
В десять лет Рудольф получил свою первую премию за исполнение народного танца на областном конкурсе юных талантов. Он был замечен балериной, когда‑то работавшей в Ленинграде, Анной Ивановной Удельцовой, и она решила давать ему уроки классического балета. Муж Удельцовой вызвался «научить хорошим манерам этого тщедушного, необузданного мальчишку»{15}. В 1989 г., когда Нуреев приезжал в Ленинград — в первый и в последний раз после бегства на Запад, — Удельцова специально пришла в Кировский, чтобы посмотреть на «мальчика», которого открыла. Ей шел уже сто второй год, и Рудольф принес цветы прямо в директорскую ложу, специально зарезервированную для этой удивительной женщины.
Вернемся, однако, в послевоенную Уфу. Удельцова, никогда не прерывавшая связи с родным городом, часто ездила в Ленинград, а по возвращении рассказывала Рудику о спектаклях, которые успела посмотреть. От нее он услышал о творчестве Анны Павловой, других балетных исполнителей. Удельцова много сделала для него, но ему нужен был настоящий преподаватель. Понимая, насколько талантлив этот ребенок, Анна Ивановна передала эстафету Елене Войтович, балетмейстеру уфимского театра. Очень скоро Рудик стал лучшим в ее группе (Войтович вела ее на общественных началах), и не только в том, что касается танца: он проявил огромную страсть к музыке. В мир музыки его ввела аккомпаниатор Ирина Александровна Воронина, еще одна в этой тройке муз, сумевших понять непокорного, взрывного, но такого усердного мальчишку.
Рудольф Нуреев заболел балетом. Отныне для него не было ничего важнее танца, но в школе отметки снижались катастрофически. Всерьез обеспокоенный будущим сына, Хамит несколько раз приходил к классной руководительнице. «Он хотел, чтобы Рудик получил техническое образование, стал инженером, — вспоминает Таисия Халтурина, — и просил меня повлиять на него. Но я этого не сделала. Это было бесполезно. Рудик был решительным, и он всегда добивался своего»{16}.
Отношения со сверстниками у Нуреева не складывались. Одноклассников он презирал, как презирал все, что не связано с миром балета. «У него не было общего языка с другими, — свидетельствует Халтурина. — Он вечно с кем‑то конфликтовал. Мне иногда казалось, что он специально нарывался на ссоры и драки, и я вынуждена была мирить его с мальчишками. Боже, какой он был упрямый! Но, по правде сказать, он знал себе цену, и это бросалось в глаза»{17}. Услышав обидное «балерина», Нуреев мог постоять за себя. В драках он не соблюдал никаких ограничений. Хамит знал об этом и… в глубине души был доволен.
