Агги была необыкновенная девушка, самая восхитительная из всех, кого мне доводилось встречать в этой жизни. Когда мы только начали встречаться, я провожал ее домой и каждый раз, обнимая и целуя ее на прощанье, пытался сосредоточиться, чтобы зафиксировать этот момент — ее аромат, вкус ее губ, тепло ее тела, — я хотел запечатлеть все это и сохранить навсегда, как фотографию. Но мне это никогда не удавалось. Я брел домой вдоль залитых дождем улиц Западного Бридфорда, поясницу ломило, волосы пропитывала мелкая морось, и уже через несколько минут образ Агги ускользал из моего сознания. Я не мог воссоздать недавнего ощущения во всей его полноте.
Мы встретились в магазине дешевых товаров во время летних каникул. Агги было тогда восемнадцать, и она только-только закончила школу, я же перешел на второй курс. Она работала в «Оксфам»[10]в Западном Бридфорде, куда я наведывался раза два в неделю, потому что там был широкий ассортимент всяческой чепухи сносного качества и туда постоянно завозили чего-нибудь новенькое. Однажды я пришел туда в двадцать пять минут десятого, но до открытия оставалось еще пять минут. Чтобы убить время, я прижался носом к стеклу и для собственного удовольствия принялся строить рожи. Одна из них — Чрезвычайно Несчастная Горгулья — привлекла внимание Агги, и она, смеясь, открыла двери магазина на две минуты раньше положенного. Кроме нас в магазине была еще только пожилая женщина — она слушала музыку и разбирала одежду в дальнем конце зала. На Агги в тот день было зеленое платье с короткими рукавами в мелкий желтый цветочек и небесно-голубые матерчатые бейсбольные бутсы. В целом, честно говоря, получалось слегка приторно, но Агги умудрялась и в этом наряде выглядеть изумительно. Я пристроился около старых альбомов Барри Манилоу[11]и сделал вид, что их разглядываю: стойка с этими дисками была расположена так удачно, что из-за нее я мог сколько угодно наблюдать исподтишка за этой невероятно красивой девушкой.
Она не могла не заметить, что я слежу за каждым ее движением, поскольку довольно скоро я перестал даже притворяться, будто меня интересуют величайшие хиты Барри, а вместо этого просто восхищенно на нее уставился. Улыбаясь, я направился к кассе, держа в руках свою единственную покупку — зеркало с Элвисом. Такие вещицы попадаются только на ярмарках, да и там мне пришлось бы отличиться с духовым ружьем, дротиком или кольцом, чтобы его выиграть. Благодаря Агги я обошелся без посредников. Элвис стал моим.
«Король рок-н-ролла».
Это были первые слова, которые я от нее услышал. Я приходил каждый день всю следующую неделю, а потом еще несколько месяцев, и мы перебрасывались парой фраз, постепенно все лучше и лучше узнавая друг друга.
Я: Привет, тебя как зовут?
Она: Агнес Элизабет Питерс. Зови меня Агги.
Я: Почему ты здесь работаешь?
Она: Здесь работает моя мама. Мне дома скучно, вот я ей и помогаю. Так я вношу свой вклад в развитие мировой экономики (смеется). Кроме того, об этом можно будет написать в резюме.
Я: А чем ты вообще занимаешься?
Она: Я буду поступать в университет в Солфорде на социологию.
Я: Почему?
Она (слегка смущенно): Потому что меня больше интересуют люди, чем деньги. По-моему, неправильно, что в наши дни, в нашем веке есть бездомные. Можешь считать меня старомодной, но я социалистка.
Я: Ты веришь в платоническую любовь?
Она: Нет. «Платоническая любовь — это всего лишь мгновение между первой встречей и первым поцелуем». Не надо оваций. Это не я придумала.
Я: Как ты думаешь, Элвис и вправду умер?
Она (смеется): Да. Но память о нем живет в сердцах тех, кто юн, смел и свободен.
Я: Какой твой любимый фильм?
Она: Это может прозвучать претенциозно, но я считаю, что ни один фильм никогда не сравнится по выразительности с книгой. И все-таки должна признать, что мне определенно нравится Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани».
Я: Какая самая странная мысль приходила тебе в голову?
Она: Если действительно существует бесконечное число параллельных вселенных, содержащих все вероятные решения, которые я когда-либо могла принять, то интересно, как бы повернулась моя жизнь, если бы я в свое время согласилась выйти замуж за Асима Али. Он сделал мне предложение, когда нам было по шесть лет.
Я: Ты меня любишь?
Она: Я так тебя люблю, что, когда я пытаюсь осмыслить свои чувства, мой мозг не в состоянии их постичь. Это как бесконечность. Я этого не понимаю, но таковы границы моей любви.
Между первым и последним вопросом прошло примерно пять месяцев. Мы начали встречаться где-то между «Ты веришь в платоническую любовь?» и «Как ты думаешь, Элвис и вправду умер?». Последний вопрос как раз и послужил темой для беседы на нашем первом настоящем свидании в ярко освещенном, переполненном и лишенном малейшего намека на романтику зале «Королевского дуба»[12]. В глубине души мне всегда казалось, что я с самого начала знал, что у нас ничего не получится. Такие прекрасные истории случаются только в телесериалах. Но наш первый поцелуй убедил меня, заставил меня поверить, что все это правда. Все мои страхи, вся моя недоверчивость рассеялись в одно мгновение.
К финалу нашего первого свидания я еще не совсем понимал, что именно между нами происходит. Да, мы несколько раз держались за руки и довольно активно флиртовали, но мы так ни разу и не поцеловались — по крайней мере, не поцеловались по-настоящему. В конце вечера я чмокнул ее в левую щеку, как я целовал, например, бабушку, и отправился домой, взяв с нее обещание встретиться вновь. Всю неделю до нашего следующего свидания я провел в мучительной неизвестности. Что же это все-таки было? Да, мы провели вечер вместе. Но может, мне только показалось, что это было свидание. Может, для нее в этом не было ничего особенного — так, провела вечер с приятным парнем, и все. Может, это только я всю неделю напролет мечтал о ней, а она и имя-то мое с трудом вспомнит. Мне нужно было знать наверняка. Без этого я не мог дальше жить. Я даже набрал ее номер, чтобы задать главнейший вопрос, но вся моя храбрость внезапно улетучилась, и я положил трубку не дожидаясь ответа. Я не знал, как объяснить, что мне от нее надо. А вопрос-то был очень простой:
— Скажи, я твой парень?
«Я твой парень?» — такой вопрос обычно задает девятилетний мальчик своей однокласснице. В более сложных отношениях ему не место. Я прекрасно знал правила: я должен казаться спокойным и невозмутимым и ни в коем случае не подавать виду, что это не так. Сначала мы, наверное, будем иногда проводить время вместе (подразумевается, что она при этом сможет «проводить время» и с другими), затем мы начнем встречаться (и она уже не сможет «проводить время» с кем-нибудь еще, даже если захочет), и, наконец, она станет моей девушкой, а я — ее парнем (к этому времени ей уже расхочется «проводить время» с кем-нибудь еще, потому что она будет счастлива со мной).
