Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
– А почки?
И, не дав ответить, Виктор убежденно заговорил:
– Почки – солдаты. Ты, главное, сам должен быть в себе уверен. Если ты уверен… Если ты – на все сто уверен… Тогда и твои солдаты, как один, будут стоять насмерть!
Виктор Олегович Одинцов знал, как жить жизнь. Знал, как ее продлить. Он не хотел больше о почках и прочих бедах Вась-Василича. К чертям почки!.. Он говорил о женщинах. Женщина – вот чудо. Женщина – вот импульс! Именно женщина длит нашу жизнь…
– Ну что?.. Звоню? – И Виктор Олегович поглаживал телефонную трубку, уже предвкушая.
Похохатывал и поддразнивал:
– Сейчас она придет… Та девица… Моло-оденькая!.. А?
Однако же его собственная жизнь не продлилась. Увы… Женщины, как видно, запоздали. Женщины недодали Виктору свой импульс. Или, быть может, женщины не самым решающим образом влияют на долгий век. Загадка!.. Так или иначе, Виктор Одинцов пережил своего тезку Виктора Сушкова всего на полгода. Но все-таки – в шестьдесят девять. Умер он от сердечного приступа. В метро.
Ту девицу звали своеобразно – Алехандра, и была она за пятьдесят (не про возраст, конечно, а про доллары). Нам же надо было за двадцать.
Славненькая, ладненькая, из Сумской области… Ослепительно голые, манящие южным загаром коленки, хороша, очень хороша! – но какие крутые (для нас) деньги!.. Нас возмутило… Вась-Василич даже вышел из себя!.. К чему такая дороговизна! К чему это латино-московское имечко? Нам не надо… Долгожители не тщеславны! Наша эстетика скромна!..
А парень-поводырь, что ее привел, Сема или Вова (не помню), все улыбался и оглаживал девицу. Поощрял нас сначала словом – а затем делом. Положив руку ей на шею и простецки принагнув, поставил Алехандру в боевую позу… К нам задом… И тут же задрал ее короткую юбчонку. Там уже не было ничего. Вернее сказать, там было все.
Он послюнявил указательный палец и все еще с улыбкой объявил нам:
– Фокус.
И провел пальцем. Как художник кисточкой… Провел пальцем сверху вниз по сомкнутым губам (пока что по сомкнутым, так это понималось). Надо сказать, провел он нежно. Мог обжечься. И руку сразу убрал… И чудо случилось.
Парень прищелкнул пальцами:
– Фокус! – и как раз при щелчке губы раскрылись.
Девица стояла согнувшись. Спокойно стояла… А ее раскрывшееся лоно было как само по себе. Как рот. Как губы, прираскрывшиеся в жажде. Пересохшие, они хотели. (Нас потрясло. Долгожители онемели.)
Двое из нас стояли, разинув варежки, а третий – это я – крепко держался руками за стол.
Припозднившиеся, начавшие стареть еще при коммуняках, мы, понятное дело, оказались вдруг сильно смущены. Имели свои белые пятна. Пробелы… В недомашнем сексе… Никогда не видели, как дверца открывается сама собой. Много чего не видели.
Конечно, время рвануло, и теперь мы наверстывали. Но наверстать – не значит догнать… Мы проигрывали и этому сопляку Вове. И его Алехандре. И тут уж ничего не поделаешь… Зато у нас взамен кое-что впереди. Зато какой плюс у нас в будущем! Имеется в виду отдаленное будущее. Нет же ни малейшего сомнения, что малогрешному (малогрешившему) нашему поколению зачтут на небесах. Уж точно в плюсах… Если бы еще не воровство!.. Вдоль и поперек по жизни.
Если бы не разного рода и качества воровство, большинство из нас, «совков», попало бы в рай легко. Мы просто созданы для рая… Вышколены… Большинство из нас, убежден, оказалось бы в раю сразу и прямым ходом, без проверки на дорогах. Даже без собеседования.
Онемели – а вертикальная маленькая дверца еще на чуть открылась. И ждала. (Тут и подумалось о рае. О пропуске в рай… Вот оно.) Мы смотрели. Онемели и смотрели. Мы даже слюну не глотали. Я же говорю: без собеседования. Золотые и серебряные медалисты!
Нам ударило в голову. Нам что-то там отшибло. Жаль, конечно, что ничего перед этим не выпили. Ни глотка… Хотелось же выпить, еще как хотелось! Но Виктор за нас боялся и загодя выпить не дал. Такой предусмотрительный. (Вино, мол, расслабит.)
А парень тут же джикнул молнией на своих блеклых джинсах, вынул и ей вставил. Прямо на наших глазах.
– Ну что? – сказал он.
Сделав три-четыре движения, он вернул эротическую картинку на место. Он ведь только демонстрировал. Напомнил. Возможно, он думал, что мы подзабыли. Он еще и еще глянул на нас: все ли понятно?.. Затем деловито кашлянул… И первоначальную картинку наконец убрал, распрямив девицу. Но юбчонку ей не опустил. Жопка так и сверкала.
Еще секунду они стояли рядом и спокойно ждали. И только тут, одернув юбку, она повернулась, и мы могли увидеть ее холодноглазое лицо.
– Нет. Пятьдесят – это дорого, – еле выговорил Виктор Олегович Одинцов пересохшими губами.
Мы молчали. Мы дышали. (Мы слышали дыхание друг друга.)
Парень и девица направились к дверям:
– Идем-идем, Алехандра! Эти мудаки окаменели дня на четыре. Представляешь, какие у них сейчас члены!
В дверях он обернулся:
– Вам что – копеешных привести?
Виктор Одинцов покачнулся, удерживая равновесие. И вдруг оперся рукой о стол… Бледный, он, однако, повторил прежнее:
– Двадцать – потолок. Не дороже.
Парень хмыкнул:
– Ладно. Через часок… Но едва ли… Если получится такую найти – звякну.
Антилидер
1
Внешность выдавала его. Когда Куренков на кого-то злился, он темнел лицом, смуглел, отчего на лоб и щеки ложился вроде бы загар, похожий на степной. Он худел. И можно сказать, что становился маленьким.
– Ну и что теперь? – грозно спросила Шурочка.
Вглядываясь в его загар, она добавила:
– Ты, Куренков, смотри у меня!
Он виновато пожал плечами и что-то промычал. Он ел, жевал. Шурочка вгляделась вновь. (В тех случаях, если ее подозрение было несправедливым – а такое тоже бывало, – именно речь Толика, ласковая и несколько смущенная, успокаивала ее. Шурочка говорила ему:
– Ты, Куренков, смотри у меня!
На что он, именно что смущаясь, отвечал:
– Ты, Куренкова, не бойсь…
(Получалось мило.)
Но теперь он не ответил. А поужинав, он пошел мыться и попросил потереть ему спину, что также было для Шурочки приметой и признаком. Со стороны приметы могли казаться пустячными, но ведь жена мужа знает. В малогабаритной квартирной ванной он напускал столько пару через душевой шланг, что ему было жарко и хорошо, как в парилке, зато там и тут – отовсюду падали капли. (Шурочка не раз его ругала, так как отсыревали стены: «Лодырь! Шел бы в баню!..») Распарившийся, он выглянул в дверь и, выставив голову в дверной проем, попросил Шурочку – потри, мол, спину. У него как бы не было сил: он стоял, голый и худой, весь уменьшившийся, и ныл, жалобно просил потереть спину, как мальчишечка, который болен и который просит помыть его, слабого, хотя бы из жалости. Шурочка возилась с посудой. Увидев высунувшуюся его башку, она поворчала, но, конечно, спину ему потерла, обратив лишний раз внимание, что не только лицо, но и тело у него потемнело. Он вдруг стал смуглым.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
