Должна признаться, выдержать все это было нелегко. Я была готова к определенному скепсису, но чтобы такое… Все же в глубине души теплилась надежда, что мне окажут более радушный прием в офисе моего собственного издателя! Хотя о чем это я? Опять забыла о том, что они мужчины. Мужчины, упивающиеся собственной властью над беззащитными женщинами.
Хотя… ведь у них всех есть жены. И секретарши. А также матери, сестры и служанки.
Так что нужно лишь набраться терпения и подождать, пока моя книга попадет в их руки и продекларирует: «Довольно унижений!».
И тогда моя месть будет очень сладкой.
Кэтчер
Дорогой читатель, мы с Барбарой будем периодически чередоваться, чтобы вы могли узнать и мою версию всех произошедших с нами событий.
В конце концов, кто из нас лауреат Пулитцеровской премии?
К тому же Барбара Новак так никогда и не написала бы этой книги, если бы не моя скромная персона.
Так что позвольте мне начать с самого начала, а именно с того дня, когда я первый раз услышал об этой Мисс К Черту Любовь.
Я опаздывал на работу, и мои друзья из НАСА любезно согласились подвезти меня. Лучшие парни из Управления по аэронавтике и исследованию космического пространства. Средство передвижения, на котором они меня подбросили до работы, говорило само за себя. Это был вертолет для перелета на короткие дистанции марки «Сикорси-500 турбо-что-то там» – быстрый, надежный и удобный. В довершение всего, за штурвалом сидел генерал с пятью звездочками на погонах. Одним словом, предел мечтаний для современного путешественника. За исключением стюардесс, конечно же.
Хотя, возвращаясь с вечеринки, устроенной НАСА на пляже мыса Канаверал, на отсутствие компании я не жаловался. Со мной летели тройняшки «боса нова» из кордебалета, одетые в длинные блестящие платья с разрезами, в которых они вчера вечером танцевали канкан.
Рио, самая аппетитная из них, наклонилась вперед и послала мне воздушный поцелуй, в то время как я спускался по веревочной лестнице на крышу офиса своей компании.
– Осторожно, – сказал я, глазея на открывшуюся моему взору пышную грудь, – смотри не выпади, крошка.
Наконец я спрыгнул на твердую поверхность, отсалютовал пилоту и снял колпак, остававшийся на мне с вечеринки.
К тому времени как я входил в двери издательства мужского журнала «В курсе», все уже знали о моем приземлении на крышу. Босс ждал моего появления. Только вместо того чтобы сказать: «Доброе утро», Питер Мак-Маннус произнес:
– Ты уволен.
«Старый добрый Питер», – подумал я, обходя его.
– Вовсе нет, – заявил я хладнокровно, садясь на диван в своем кабинете и снимая туфли.
Питер ворвался следом и теперь возвышался надо мной, как чопорный школьный учитель, дающий нагоняй ученику, опоздавшему на занятия пятый раз за неделю.
– Уволен, – повторил он. – Забирай Пулитцеровский диплом, свою драгоценную печатную машинку «Ундервуд», запасную смену белья и катись ко всем чертям.
Он указал мне сложенной в трубочку газетой на дверь, как будто я не знал, где выход. К моему вящему удовольствию, в этот момент в дверях появилась хорошенькая девушка.
– Вы моя секретарша? – спросил я, надеясь на положительный ответ.
Она скромно кивнула:
– Да, я Салли. Я новенькая.
– Все вы новенькие, – выпроваживая ее, проворчал Питер и, повернувшись, вновь обрушил на меня поток упреков: – Срок завершения твоего задания истек вчера! Но я придержал выпуск журнала на день, чтобы ты успел нарыть информацию о нацистах, прячущихся в Аргентине! И тут я вижу вот это! – Он водрузил очки на нос и прочел вслух заметку из какой-то газеты: – «Раздел новостей. Вчера вечером скандально известный журналист мужского журнала „В курсе" Кэтчер Блок – донжуан, мачо и светский лев – был замечен отъезжающим из Копакабаны в компании трех девиц из кордебалета!» Ах вот в чем дело.
– Возил тройняшек «боса нова» на Коко-бич, – объяснил я. – НАСА устраивало вечеринку. – Сочтя сей ответ исчерпывающим, я направился в ванную, расположенную рядом с моим кабинетом, и стал умываться.
Однако Питера не удовлетворило такое объяснение. Его искаженное гневом лицом появилось в зеркале над умывальником.
– Что ж, надеюсь, ты хорошо там развлекся, – прошипел он. – Однако если там поблизости не обнаружилось нацистов, то ты уволен!
Я многозначительно улыбнулся Питеру и вошел в кабинку для душа, закрыв за собой дверь. Одного моего взгляда было достаточно. Мне даже не пришлось говорить ни единого слова.
– Так ты обнаружил там нацистов! – воскликнул он. – Я так и знал! – Он потер рукавом запотевшую дверь душа и, сгорая от нетерпения, взмолился: – Что ты раскопал, Кэтч? Ну, не томи же меня.
– Аргентина – не единственное место, где прячутся нацисты, – сообщил я ему и взял новый кусок мыла с полочки в душе. Он пах ментолом, и я порадовался его девственной свежести. – Они прячутся и во Флориде.
Питер был в экстазе.
– Ого! Как это? Кто их прячет?
– Мы, – ответил я.
– Мы? Американцы? Зачем? Нацисты плохие – мы хорошие.
Я промолчал, он, помедлив, прошел в кабинет и в задумчивости опустился в кожаное кресло. Я высушил волосы, повязал полотенце вокруг бедер и следом вышел в кабинет, где Питер терпеливо ждал продолжения моей истории.
– Некоторые плохие нацисты – очень хорошие специалисты, – объяснил я. – Как тот гений, который строит ракету, чтобы мы первыми могли высадиться на Луну и победить в космической гонке. Он нацист. И я видел секретные документы, подтверждающие это. Вот привез тебе сувенир.
Я отстегнул пропуск секретного агента НАСА от своего смокинга, висящего на ручке двери, и приколол его к карману рубашки Питера.
– Ух ты! – присвистнул он, глядя вниз на бейдж, и еще глубже утонул в кресле. – Но как тебе удалось получить доступ к этим секретным документам?
– Скажи спасибо «боса нове», – пританцовывая по комнате, ухмыльнулся я.
– Неужели тройняшки? – выдохнул он.
– Да! Суди сам: пока Лола гремит маракасами, а Роза барабанит на бонго, Нена строчит на машинке со скоростью сто двадцать слов в минуту.
Я открыл портфель и протянул Питеру пухлую пачку аккуратно отпечатанных на машинке листов.
– Это репортаж?! Готовый?! Ну, Кэтч! А это не опасно печатать? Я имею в виду, что НАСА это может не понравиться.
Я направился обратно в ванную, взял бутылочку с кремом для бритья и встряхнул ее несколько раз.
– Они простили Германию, – веско сказал я, размазывая по щекам пену. – Простят и нас.
