– Я приготовлю ужин, – воспользовалась она его замешательством и точным снайперским движением попала ключом в замок. – Завтра к восьми часам. – Толкнула дверь и скрылась за ней раньше, чем Андрей Иванович успел прийти в себя.
«18» – увидел он перед глазами светлый на темном дереве номер двери и уткнулся лбом в ее холодную твердь.
– Ксюша, Ксюшка! – прошептал. Стучать или звонить было ниже его достоинства. – Ксюша… до чего ты меня довела? На что толкаешь?!
Он спустился по лестнице. Его бил колотун, в голове шумело, где искать Ксению, он не знал, набрал ее старый номер, но там машинка отрапортовала «абонент недоступен», и он потащился на улицу «ночных бабочек». Снял первую попавшуюся, приволок к себе и уж мстил, мстил всем этим ксюшкам, лилям серегеевнам, честным дурам, и уж так он им всем отомстил, что «бабочка» валялась в углу кровати, не в силах пошевелиться от его мести. Спустя полвечности она пришла в себя и потребовала рассчитаться – он еще ничего не дал. Тут пришел в себя и Выдыбов: у него ведь который день в кармане ни гроша не ночевало, он и на вечер романса ведь потащился ради пирога с чаем.
Как же его так зашкалило? И что теперь этой вульгарной девке сказать? Выслушав его бред, она произнесла сквозь зубы:
– Короче, ангел с рогами, даю тебе время до вечера. Если до двадцати трех ноль-ноль ты меня не найдешь и не расплатишься, то тебя найдет Джордж, и расплата будет по другим расценкам. Понял? Динамистам и халявщикам счет особый. Мордой ступеньки пересчитаешь и последние штаны отдашь, вошь голодная! Я тропу в твой гадюшник знаю, а не найдем тебя тут, – она махнула рукой, вазочка со столика слетела на пол и разбилась вдребезги, – понял, что будет с тобой и твоим гадюшником?
И она удалилась, топая, как бегемот, по лестнице.
Х
Мессалина
Выдыбов долго не мог открыть окно в крыше, от злости и бессилия дрожали руки, рванул, открыл и злобно закурил:
– Все ты, Ксюшка! Все ты! Подставила… Из-за тебя все!
Но шутки в сторону. Эта шлюха не шутит.. Только Джорджа Выдыбову на жизненном пути недоставало. Да и не хотелось бы Выдыбову, чтоб Джордж отсюда не ушел живым. Выдыбов не любит поражений, в армии этому не учили. Но война имеет издержки и для победителей.
Да, у Выдыбова руки золотые, и он бы за день мог нагрести эти долбаные сто евросеребряников… для Магдалины. Да мордой не вышел. Морда русская и документы.
С такой мордой спину велят горбатить в три раза больше, чем даже безрукому мастеру из аборигенов. И заплатят в тридцать три раза меньше русскому, чем аборигену. А Выдыбову обрыдло гнуть спину не по чину, вот он и сидит без денег, без которых в адском материалистическом раю шагу не ступишь. Да и зачем ему деньги? Его что, дети голодные дома ждут?
Он позвонил каким-то заказчикам, но без толку. Крякнул и вышел в подъезд. Постучал в одну дверь, другую – предложить услуги по починке электроприборов, мебели, прикреплению полок, вешалок, но ни одна не открылась, хотя кое-где слышалось подозрительное шарканье и мышиная возня.
Ничего не оставалось, как просить взаймы у своей квартировладелицы; впрочем, разве это квартира? Кладовка.
Владелица (кстати, звали ее Джина Фульвия) открыла, и лицо ее исказила странная улыбка даже не кокетки, а кокотки. Ничего дурного в этой улыбке нет, если ею улыбается кокотка, но когда ею улыбается дама почтенных лет, то это выглядит несуразно, как фата на старухе.
Выдыбов от неожиданности крякнул.
Джина Фульвия приняла «кряк» за боевой клич восторга от ее улыбки и игриво пригласила гостя ручкой:
– Заходи! Ах, шалун!.. Я видела, каких ты штучек водишь к себе в раек! Видела, видела, нечего отпираться. Проходи. – Она усадила Андрея Ивановича в кресло в салоне. – Чаю, кофе?
Пустую пропасть в его животе свело спазмом.
– Кофе, – ответил Андрей Иванович, – с молоком, булкой и колбасой.
– О-о-о! – восхитилась Джина Фульвия. – Упражнение любовью пробуждает волчий аппетит! Чем больше, э-э-э, тем больше… – и скрылась на кухне.
Вскоре она приволокла поднос с кофейником, горой разных булок, ветчины, сырно-колбасной нарезки – весь сухой паек, залежавшийся в холодильнике.
– Прошу! – поставила перед Выдыбовым, которого не надо было просить дважды; он стал уплетать за обе щеки, невнятно мыча.
Джина Фульвия отошла к окну, вставила в длинный прозрачный мундштук сигарету и затянулась.
– Давно я не видела, как мужчина ест… Да я никогда не видела, чтоб мужчина так налегал… Все вилочкой, ножичком, хлеб не откусывают, а отламывают и в рот отправляют. А чтоб рвать кусок зубами!.. Вот это мачо!
Андрей Иванович заглотнул последний кусок, запил его последним кофе и откинулся на спинку кресла подальше от опустошенного подноса.
– Так что я говорил? Не столько упражнение любовью в обжорство вгоняет, сколько полное отсутствие упражнения в обжорстве. Не знаю, ясно ли я выразился?
Джина Фульвия сделала перерыв в затяжках.
– Иными словами, если давно не ел?
– Догадливая, – похвалил Андрей Иванович. – Уже три дня, как я одним духом святым питаюсь. Первый раз что-то существенное внутрь попало, а то чай да чай. И должок один досадный срочно, к вечеру надо вернуть. Может, ссудите сотню, а я или отработаю, или верну, вы ж меня знаете. – Он поморщился. – Ч-черт, я ведь вам и за квартиру задолжал.
Джина Фульвия улыбнулась совсем уж как две кокотки:
– Мелочи! Конечно, я тебя выручу, а ты – меня. Подожди минутку. – И она скрылась в соседней комнате.
У Андрея Ивановича камень сняло с души: кажется, он нашел решение сегодняшней головоломки. Минута, две – и Джина Фульвия предстала пред ним в нижнем белье; что за ужимки, за прыжки? Андрей Иванович зажмурил глаза, и ему примерещилась старуха, которая сняла с себя фату и заодно платье.
Он вздрогнул. Не уважить ее – обидеть. Да и зависит он от этой тайной Мессалины: не ровен час, конуру попросит освободить. И Андрею Ивановичу ничего не оставалось, как упасть в обморок.
Удобно, однако, падать в обморок, сидя в кресле.
Мессалина издала вопль, выражающий испуг и вместе восторг по поводу произведенного ею эффекта.
В обмороке Андрей Иванович пробыл долго, приятно было дать поставить себе компресс, позволить перетащить свои мощи на диван, расстегнуть себе ворот, но когда Джина Фульвия стала вызывать «скорую», а вызов их в здешних краях платный – он открыл один глаз.
– А вот этого не надо. – И сел.
Джина Фульвия бросилась к нему:
– Тебе лучше? Ты в порядке?
– Почти, – встал он. – Но будет совсем нормально, если выйду на воздух. Душно здесь, душно!
