Maria del Reposo
Te vuelvo a encontrar.
Aquel guante de luna que olvide,
donde esta?
Viva la rosa en su rosal![2]
Весь день мы ходили вместе, взявшись за руки, по всем интернациональным точкам, и Хорхе знакомил меня со своими друзьями.
Когда начался салют на площади, как-то совершенно естественно мы поцеловались. По-взрослому. Это был мой первый поцелуй.
Хорхе-Луис поехал провожать меня, с этого времени мы стали неразлучны. Я сразу познакомила его со своей семьей. Самое главное — он очень понравился бабушке. Она у меня — коммунист, поэтому они с Хорхе с жаром обсуждала все, что было связано с борьбой коммунистов во всем мире. Хорхе-Луис проявлял к бабушке настоящий интерес, расспрашивая ее о Сталине, о Великой Отечественной войне, о том времени, когда она была депутатом местного совета, потом они обсуждали политику Горбачева, перестройку и все события, происходящие в мире. Сам Хорхе рассказывал о Сальвадоре Альенде, о Фиделе Кастро и Че Геваре, которых боготворил. Бабушка повеселела, приободрилась, казалось, даже стала лучше видеть. Последнее время с ней все разговаривали только о болезнях, формально и незаинтересованно, а тут вдруг — настоящий компаньеро!
Хорхе-Луис договорился с самым лучшим невропатологом кафедры нервных болезней института Патриса Лумумбы — Евгением Сергеевичем Вельховером — посмотреть мою маму. Профессор провел маме иридодиагностику, наклеил какие-то полосочки с микроэлементами и дал целый список лекарственных трав для изменения кислотно-щелочного равновесия в организме. Маме стало лучше, и мы все приободрились. Папа подружился с Хорхе-Луисом на почве любви к машинам, они часами обсуждали отличия и преимущества каких-то моторов и движков.
Родители совершенно спокойно отпускали меня на все мероприятия с Хорхе, он занимался со мной химией и математикой. Меньше чем через месяц у нас начались взрослые отношения. Я чувствовала себя Джульеттой рядом с пылким латиноамериканским Ромео.
…В те дни я усердно готовилась к экзаменам, до них оставалась неделя. И вдруг — папа не пришел ночевать домой. Мы обзвонили знакомых, милицию, морги. На третий день мы его нашли. Он умер внезапно, от тромбоэмболии легочной артерии, совсем рядом со своим «почтовым ящиком», возвращаясь вечером с работы. По всей видимости, папа довольно долго пролежал на улице, наверное, его принимали за пьяного. Я очень долго не могла поверить, что папа умер, даже когда увидела его лежащим в гробу. Мне казалось, мой папа-шутник сейчас вдруг встанет из гроба и скажет: «Опля! Здорово я вас разыграл! Зато все собрались на мои похороны, а то никак всех вместе не соберешь в гости». Папа лежал в гробу такой родной и чужой одновременно.
Моего прекрасного, веселого папу поглотила страшная дверь крематория.
Я тоже не жила, только бесцельно слонялась по дому, натыкалась на плачущих бабушку и маму. Вдруг какая-то сила заставила меня открыть наугад томик моего любимого Гарсиа Лорки. Там я прочитала:
Si muero,
dejad el balcón abierto.
El niño come naranjas.
(Desde mi balcón lo veo.)
El segador siega el trigo.
(Desde mi balcón lo siento.)[3]
Я открыла балкон настежь. Теплый ветер обнял меня со всех сторон. Казалось, мой любимый папочка попрощался со мной. Я явственно почувствовала его присутствие, сердце щемило, но в этой боли была нотка успокоения. Разлука с папой только временна, мы обязательно встретимся там, где всегда весна… Папа прощался со мной через испанского поэта, через теплый ветер, через пение птиц в кронах деревьев… Все смешалось в моей душе: боль потери, любовь к Хорхе, тревожные предчувствия, глубокая страсть к испанскому языку и щемящее предчувствие чего-то тайного, что еще не дано было понять.
Я любила Хорхе. Это были страсть, благодарность, обожание и надежда… На всю жизнь, никогда никого больше не смогу полюбить. Я любила его до бесконечности, до полноты сердца и души, это чувство помогло победить скорбь. Мой Эрос залил обжигающим огнем непроглядный мрак и холод Танатоса.
Кроме того, я была безмерно благодарна Хорхе за заботу, за то, что он не оставил меня в скорбный час. Если бы не Хорхе, мы не смогли бы организовать ни похороны, ни поминки. Наш дом заполнился латиноамериканскими студентами из Чили, Колумбии и Перу. Кто-то давал маме и бабушке лекарство, кто-то помогал с организацией поминок. Мне все время казалось, что я сплю и вижу ужасный сон, а проснусь — и все будет по-прежнему.
Я цеплялась к Хорхе с такой силой, что он не мог меня от себя оторвать. Мне казалось, что, если я буду держаться за кого-то живого и любимого крепко-крепко, смерть отступит и произойдет чудо. Я не могла находиться одна ни днем ни ночью. Экзамены сдавать не пошла. Какие там экзамены, я ничего не соображала. Результат отключения мозгов явился незамедлительно: я поняла, что беременна. Честно говоря, я с ужасом сообщила эту новость Хорхе. А он очень обрадовался, пел, плясал, таскал меня на руках и сразу сделал предложение. Мы оформили множество документов для регистрации брака, и я вышла замуж. Я стала теперь Елизаветой Ивановной Ортис-Рубио.
Настроение после папиной смерти было невеселое, поэтому мы решили никакой свадьбы не справлять, да и денег не было. Однако мама и бабушка настояли, чтобы мы продали папину машину и устроили небольшой праздник, ведь со времени папиной смерти прошло четыре месяца, а мой округлившийся живот начал выпирать. Свадебное платье одолжила подруга, а Хорхе все-таки купили новый черный костюм по специальным талонам в салоне для новобрачных. Свадьбу справили в кафе при университете, снова было много латиноамериканцев, они сами дополнительно к убогому меню наготовили особый рис и фасоль. Конечно, было много водки, и под конец нашей свадьбы некоторые друзья Хорхе напились так, что по-настоящему уснули под столом. Эх, если бы папа был жив! Я всю свадьбу ждала как дурочка: а вдруг он появится, оживет, ведь у меня такой день! Вдруг он подаст мне какой-то знак, что ли… Несколько раз за вечер я даже принималась плакать, не могла сдержаться. Так безумно тосковала о моем папочке!.. Все в моей жизни случилось так быстро и неожиданно, что я не успела опомниться и что-то осознать. Любовь Хорхе, смерть папы, беременность, свадьба… Мне казалось, что я сплю и скоро проснусь, тогда калейдоскоп событий остановится.
Хорхе поселился в нашей квартире. Он очень хорошо ладил с больными девочками, он только так нас и называл: «Три мои девочки». Бабушка и мама души в нем не чаяли. Хорхе оказался очень заботливым и способным добыть все на свете. Он где-то доставал дефицитные глазные капли для бабушки, лекарственные травы для мамы, красивую одежду и косметику для меня, продукты. В университете можно было добыть все, даже «черта лысого», как со смехом говорил Хорхе со своим очаровательным акцентом.
