— Я сам позвоню в офис «Иджиптэйр» насчет вашего багажа и все выясню!
Я обернулась и благодарно кивнула.
Дома было очень душно. Через окно, выходящее на юг, солнце заливало жаркими лучами квартиру. Я открыла окна, тщетно пытаясь устроить нечто вроде сквозняка, и задернула тяжелые шторы. Я так любила свой дом, так самозабвенно вила гнездо, что теперь он был предметом моей гордости. Все было тщательно продумано, ни одной лишней детали. Интерьер я замыслила в своем излюбленном «фараонском» стиле: дверные проемы без дверей обрамляют стилизованные колонны, увенчанные цветком лотоса (кто бы знал, чего мне стоило объяснить строителям-молдаванам, что я хочу), стены цвета песчаника украшены папирусами (настоящими, не банановыми) с моими любимыми сюжетами, где центральное место занимает огромная Хатор в облике львицы (подарок Абдул Азиза. О, Абдул Азиз! Знаешь ли ты там, в царстве песьеголового Анубиса, как я люблю тебя, как скучаю по тебе?). Все кресла в доме были на скрещенных ножках и обтянуты полосатым шелком, такие легкие и изящные (копия трона, зеленые и кремовые полоски, в тон шторам); повсюду стояли большие напольные светильники из алебастра, изображающие Баст, богиню-кошку (светили дивным молочно-золотистым светом). А еще у меня были целый пантеон богов, коллекция скарабеев, огромный ключ жизни на стене и сияющий глаз Ра (еще одно воспоминание об Абдул Азизе). Зато спальня (она же кабинет) была устроена совершенно по-другому. Три четверти комнаты занимала огромная кровать, а на остальном пространстве разместились рабочий стол с компьютером и полки с невообразимым количеством книг по египтологии.
Мой бывший муж Леня Давыдов всегда говорил, что в этом доме нельзя жить: в гостиной все время боишься раздавить хрупкое кресло, плюхнувшись в него, или расколотить один из светильников-кошек. В спальне рискуешь наступить на дискету и вынужден выуживать из постели книги. И в обеих комнатах, и даже на кухне того и гляди получишь болезненные ушибы от падающих на голову небольших, но увесистых скарабеев из базальта, ляпис-лазури, оникса и алебастра. А еще, уходя, Леня сказал, что жить со мной в таком доме — все равно что в гробнице с мумией. Но мне нравится. Да и на мумию я вовсе не похожа. Даже наоборот. Я задумалась, что такое «мумия наоборот», но существенного объяснения не подобрала. Просто живая, теплая, красивая и вовсе не засушенная.
Есть совсем не хотелось, но вот немного ледяной минеральной воды с лимоном… Я облизала пересохшие губы и отправилась на кухню. Увы, холодильник был чисто вымыт и девственно пуст. Наверное, в мое отсутствие приезжала мама с ее манией чистоты и выбросила все, что завалялось в холодильнике. Мама искренне считает, что ни один продукт, включая минеральную воду, не может храниться дольше трех дней. А я ведь отсутствовала целых две недели!
Из крана заструилась тепловатая, пахнущая хлоркой жидкость. Со вздохом я завернула кран, натянула шорты и майку и спустилась вниз в магазин. Там я купила много минеральной воды и лимонов. Есть по-прежнему не хотелось, и вид желтого сыра и розовой ветчины вызывал отвращение. По дороге домой я позвонила соседке Марье Игнатьевне, которая во время моих отъездов следит за почтой, и с благодарностью забрала целый ворох рекламных буклетов и писем.
Приготовив огромный стакан с напитком — вода, лимон и лед, — я с наслаждением выпила его. Затем я отправилась в душ. Прохладные водяные струи взбодрили меня. Я завернулась в махровый халат, с трудом расчесала непослушные вьющиеся волосы — спасибо, папочка, за такой роскошный подарок! — и плюхнулась на диван, размышляя о том, какие дела требуют немедленных действий.
На автоответчике уместились послания мамы, ближайшей подруги Киры Эйдельман, троих коллег, нескольких пожелавших остаться неизвестными молчунов и чей-то смутно знакомый голос, говоривший на арабском.
Мама сообщала, что постоянно обитает на даче. Судя по бодрому голосу, с новым бойфрендом, как принято теперь говорить, у нее было все в порядке. Мама продиктовала номер только что купленного мобильника. Я старательно записала его.
Кира, как всегда экзальтированно, сообщала, что у нее куча новостей, все рушится и одновременно все строится, и настоятельно требовала, чтобы я с ней связалась.
Коллеги просили уточнить информацию по Лондону, а последним, к моему изумлению, оказался Саид, который успел позвонить, пока я была в магазине. Он недоумевал, куда я могла пропасть, и с придыханием сообщал, что уже по мне соскучился. Не обременяя себя поисками подходов, он настойчиво спрашивал, когда же мы встретимся. Такие признания и явный напор насторожили меня, хотя, учитывая, что Саид — араб, такое поведение было вполне естественным. Ведь если им кто-то понравился, они открыто демонстрируют свои чувства, изображая крайнюю степень восхищения, нетерпения и влюбленности, а зачастую делают предложения, которые считаются неприличными. Впрочем, в такие минуты они, как правило, искренни, верят во все, что говорят. Тут самое главное — не воспринимать происходящее всерьез. Но сейчас я не могла воспринимать вообще никого и ничего.
В ворохе почты я наткнулась на длинный конверт с логотипом Луксорского музея. Не решаясь его вскрыть, я прижала конверт к груди, словно пытаясь унять биение сердца. Письмо, которое держишь в руках, пишешь своей рукой, хранит тепло пальцев и запах тела, сообщает гораздо больше, чем послания электронной почтой или факсы с исчезающим через некоторое время текстом. Вскрывая это последнее письмо, пришедшее после смерти Абдула, я соглашалась с моим любимым. Да, письма можно хранить и перечитывать, представляя, как Абдул Азиз пишет его в залитом солнцем кабинете, как белые шторы раздирает горячий ветер (ведь Абдул не признавал кондиционеров), как он откидывается в кресле, обдумывая следующую фразу. Я знала каждый уголок, каждый предмет в его кабинете, я помнила каждую морщинку на его лице, его каждый жест… Неудивительно, что подобная, сцена так живо встала у меня перед глазами, что я выронила письмо и упала лицом в шелковую полосатую подушку.
«Моя царственная богиня!
Я так скучаю по тебе, так жду твоего приезда в Луксор! Божественный Ра сжигает все вокруг, и я мечтаю о твоем теле, прохладном и нежном, словно вырезанном из алебастра, твоих губах, алых, как цветы гибискуса. Я думаю о тебе, мое Золотое Око, моя смелая львица, о том, как хороша, как гармонична ты будешь, какой предстанешь в роли Исиды. Я приготовил тебе наряд и заранее знаю, что за тысячелетия существования этой мистерии не было и не будет лучшей Исиды. Только ты, богоподобное создание, в чьих жилах течет огонь Ра, чей разум освящен мудростью луны и звезд и благословлен самой Нут, ты, символ слияния Севера и Юга, совершенное создание…»
Честно говоря, сейчас мне никому не хотелось звонить. Да и доклад в Королевском обществе надо было восстанавливать. Однако я понимала, что с мамой нельзя не повидаться, а Кира меня все равно в покое не оставит. Я набрала номер маминого мобильного.
— Приехала? — обрадовалась мама. — Когда тебя ждать? Если хочешь, Сергей за тобой заедет. Твоя машина здесь. Будешь уезжать, сможешь забрать. Она ведь тебе нужна?
Сергей был последним маминым увлечением. В общем, я с ним дружила, но всерьез не воспринимала — он был ненамного старше меня.
