Я стоял в дальнем углу ресторанчика, уставившись на упаковки крупы на полках, недоуменно размышляя о том, что будет дальше. Наверное, сейчас ко мне кто-нибудь подойдет. Может, тут есть какая-то дверь, которую я не вижу? Вдруг чей-то голос просипел: «Тебе же сказали: за «Лаки Чармс», придурок!». Я чуть не подпрыгнул от испуга. Потом взял изрядно потрепанную коробку сухих завтраков с полки, и с удивлением увидел улыбающееся лицо продавца. Он смотрел на меня из дыры, которая было проделана в стене. На голове у него была надета сеточка для волос, которая сидела на его черепе, словно огромный паук.
– Сколько? – спросил он.
Я поднял один палец. Продавец сказал, что это будет стоить 50 долларов. Я передал ему двадцатку и три бумажки по десять долларов, а он вручил мне почти полный пакетик. Потом я всучил коробку следующему покупателю, который уже стоял за мной сзади, сунул пакетик в карман и пошел домой, думая о том, как маме повезло, что у нее такой сын. И тут на моем пути появился какой-то здоровяк, одетый в кофту с капюшоном.
– Простите, – сказал я, пытаясь его обойти. Но он схватил меня за запястье. Мне стало страшно. Потом я увидел, что на шее у него болтается полицейский значок, и тогда на спине у меня выступил холодный пот.
В мгновение ока пивнушку заполнили полицейские в штатском. Ротвейлер бешено лаял.
– Угомони собаку, засранец, или я ее пристрелю! – злобно сказал один из них.
– Руки вверх! – заорал другой человек в штатском.
Парень у кассы изрыгал ругательства на испанском.
– Как я могу держать собаку с поднятыми руками?
Двое полицейских в задней части заведения при помощи электропилы и кувалды расправлялись с полкой, на которой стояли хлопья. «Тазером» они усмирили собаку, а дубинкой – ее владельца.
– Покажи, что у тебя в кармане, малый. – Полисмен засунул руку мне в карман и вытащил оттуда банку кока-колы и библиотечный билет с моим адресом.
– Ты здесь живешь?
– Да, – улыбаясь, чтобы не заплакать, прошептал я.
– Ты что, решил, что я с тобой буду шутки шутить? – Я начал бешено вырываться, чтобы убежать, так что он мог сделать вывод, что происходящее вовсе не кажется мне таким уж забавным. – Если это окажется сахарной пудрой, то ты, считай, в рубашке родился. – Он открыл конверт и попробовал порошок языком. – Не похож ты на везунчика.
Полицейский посмотрел на меня и улыбнулся. Внезапно я подумал, что сейчас он меня отпустит. Но вместо этого на меня надели наручники и усадили на заднее сиденье патрульной машины. Мы поехали на запад от Третьей улицы. Он явно собирался отвезти меня в Управление по работе с малолетними правонарушителями. Несмотря на то, что я сидел в машине, меня затошнило так, будто я падал с большой высоты. Мне было нужно хоть за что-то ухватиться. Что же мне сказать дедушке? Ведь, в любом случае, придется звонить ему и умолять, чтобы он вытащил меня оттуда. Вскоре он уже будет стоять у двери нашего дома. Потом увидит, в каком состоянии находится мама. Интересно, сколько часов на этот раз нам придется общаться с психологом, чтобы он помог установить утраченные семейные связи? Что ж, как бы то ни было, но самое ужасное позади. И тут машина остановилась прямо у нашего дома.
– Вылезай. – Полицейский открыл дверцу машины.
– Зачем мы сюда приехали?
– Родители сейчас дома?
– Нет. – Он знал, что я лгу.
– Ладно, давай, вылезай из машины. – Сопротивляться не было смысла. – Все равно они об этом узнают, рано или поздно. Твоя мама может поехать в отделение вместе с нами.
– Нет, лучше без нее.
– Ничем не лучше.
Пожарный, которого я послал куда подальше, наблюдал за тем, как мы с офицером поднимаемся по лестнице. Он нажал кнопку звонка и снял с меня наручники.
Домофон нам так и не поставили, и поэтому у меня не было никакой возможности предупредить маму. Как только она откроет дверь, полицейский сразу поймет, в каком она состоянии. Увидит, что творится в доме. И сразу сообразит, что было в той измятой бумажке, которая лежит в пепельнице у кровати. Он же полицейский.
Мама встала на пороге, широко раскрыв дверь. Она выглядела… как другой человек: помыла голову, сделала что-то с лицом, так что следы щетины превратились в задорный румянец. Господи, она даже успела нарядиться в клетчатую юбку!
– Ваша мать дома? – Полицейский решил, что это моя старшая сестра.
– Это я его мать. – Ей сразу стало ясно, что что-то случилось.
Заглянув в комнату, я увидел, что шкаф уже стоит у стены, книги – на полках, а на журнальном столике красуется букет цветов и клин сыра бри, вокруг которого были красиво разложены крекеры. Видимо, она все-таки нашла свою заначку, и это придало ей сил, чтобы привести все в порядок. Если бы не эта полицейская облава, все было бы просто чудесно. Офицер показал ей свой значок и перешел к делу.
– В двенадцать часов сорок пять минут ваш сын был арестован при покупке наркотика. – Вид кокаина снова зажег в ней тот яркий внутренний свет, который сделал ее улыбку ослепительной. Мама заплакала, и поэтому ни я, ни полицейский не заметили, что ее зрачки уменьшилась до размеров булавочной головки. Сегодня утром она не просто нуждалась в очередной дозе. Она, кажется, пьянела от самого запаха наркотика.
– Ваш сын сказал, что покупал кокаин для другого человека, – сказал полицейский, пытаясь заполнить неловкую паузу.
– Если он так сказал, значит, это правда. – Наши взгляды скрестились. Мы с мамой смотрели друг другу прямо в глаза. Нас разделяли четыре фута, но, думаю, что никогда я не понимал с такой ясностью, что мама – самый близкий для меня человек на земле. Та связь, которая возникла между нами в эту минуту, была не просто узами крови. Думаете, хуже того, что произошло, ничего не может быть? Как бы не так. Я не сразу заметил, что за маминой спиной стояли ее родители.
– Скажи, для кого ты покупал… это? – строго спросила бабушка.
– Скажи им, Финн. – Мама покорно ожидала заслуженной кары.
Я отрицательно покачал головой. Так просто она не отделается.
Мама не хотела, чтобы бабушка и дедушка ехали с нами, но они очень настаивали. Мы поехали к зданию Управления по работе с малолетними правонарушителями, которое находилось на Центральной улице. Я ехал в патрульной машине, а они следовали за нами в зеленом фургончике «Вольво». На бампере было несколько наклеек, выражающих их кредо: «МакКарти – 1972», «Прекратите сбрасывать бомбы!», «Спасите китов», «Не теряйте головы». В зеркало заднего вида я мог наблюдать за тем, как они наседают на маму. Каждый раз, когда полицейский проезжал на желтый свет, ему приходилось притормаживать, подъезжая к тротуару, чтобы подождать их. Дедушка очень гордился тем, что никогда не попадал в дорожные аварии. Он был готов осторожничать и за себя, и за того парня.
Управление по работе с малолетними правонарушителями. Фотографии в профиль и анфас, отпечатки пальцев, садисты-полицейские, которые будят заблудших дитятей, стуча дубинками по железным прутьям решеток, за которыми они сидят, тщательные личные обыски, во время которых находят наркотики, спрятанные в укромных уголках человеческого тела, и, разумеется, групповое изнасилование юными бандитами в камере. Сегодня утром судьба была не особенно благосклонна ко мне. Поэтому казалось вполне естественным, что в довершение всех несчастий я расстанусь со своей девственностью в объятиях стокилограммового малолетнего правонарушителя по имени Рашид, у которого на груди будет вытатуировано «Ненавижу беложопых». Бабушка с дедушкой, наверное, сказали бы, что так может думать только расист. Но как раз на этой неделе я смотрел один очень популярный телефильм, и там показывали, как это случилось с братишкой Мэтта Диллона. «Хватит дурить, сосунок», – этот эпизод не выходил у меня из головы.
