— Всего два блока, но рисковать все равно не хочется.
Тут-то я и увидел впервые ее лицо. Она была всего лишь на пару лет старше меня и красотой не блистала. Правда, у нее были зеленые глаза, а более мощного женского оружия я не знаю. Я хотел было с ней заговорить, но, заметив, сколь сосредоточенно она высиживает свой блок сигарет, решил отложить беседу на потом.
Когда через десять минут мы доехали до австрийской границы и остановились перед полосатым красно-белым шлагбаумом, ничто в нашем автобусе уже не напоминало о недавней суете. Пассажиры мирно сидели на своих местах и смотрели в окно. Арнольд с непонятным выражением лица внимательно разглядывал надпись на своей кепке, его товарищи тоже придумали себе занятие: считали птиц, влетавших в Австрию. Когда мимо нас в западном направлении пролетала птица, они хором кричали: «Пятнадцать! Шестнадцать! Семнадцать!» — и так далее. Всего, пока они считали, в Австрию влетело тридцать три птицы. И ни одна не вернулась.
А меня больше всего занимал пейзаж, открывавшийся за шлагбаумом. Там раскинулось поле — ни единого строения, только вороны разгуливают. И все же оно сильно отличалось от всех полей, виденных мною до сих пор. Ведь это был первый кусочек Запада, увиденный мною собственными глазами, и мысленно я сделал запись в путевом дневнике: «В одиннадцать тридцать по средне-европейскому времени я впервые увидел Запад. Не собор Святого Стефана и не дом, а обыкновенное поле, которое ничем не отличалось от наших. И все же оно было другим. Я не знаю, в чем разница. Но знаю точно, что именно ради этой разницы я сюда и приехал».
Открылась дверь будки, и к нам направились трое таможенников. На них была темно-зеленая форма, а через плечо свешивались сумки. Последний вел на поводке немецкую овчарку. Едва завидев автобус, собака изо всех сил рванула к нам. Потом со скрипом дверь автобуса открылась, и все трое вошли внутрь так неторопливо, будто у них в запасе был целый месяц. На поясах у них ненавязчиво висели наручники и пистолеты. Оружия не было только у овчарки, но зато она, видно, выдрессирована была здорово и грозно скалила зубы на каждого, кто не имел гражданства какой-нибудь из стран Западной Европы. При столь явном превосходстве в силах сразу стало понятно, что рано или поздно все сигареты и водка будут извлечены на свет божий и попадут в руки таможенников — это только вопрос времени. Тогда я еще не подозревал, какие способности дремлют в моих попутчиках.
Двое таможенников прошли в хвост автобуса, третий, с собакой, остался на входе и бдительно следил за происходящим. Сначала таможенники потребовали предъявить паспорта и внимательно сверили каждое лицо с фотографией. Так как все пассажиры были в джинсах и смиренно опускали глаза под взглядом офицеров, паспортный контроль прошел без сучка без задоринки. В отличие от таможенного. Для начала каждый пассажир должен был открыть сумку и показать содержимое. При этом почти в каждой сумке оказывалось на один блок сигарет и на одну бутылку водки больше, чем разрешалось провозить через границу. Сперва я принял это за простое совпадение, но потом понял, что это своеобразный отвлекающий маневр, призванный уберечь истинные сокровища, спрятанные под сиденьем. За первые десять минут досмотра таможенники изъяли более тридцати блоков «Мальборо» и кучу бутылок водки, что, казалось, стало для них приятной неожиданностью.
Однако вскоре выяснилось, что первая ступень защиты сработала не вполне: таможенник продолжал проявлять любопытство, — и настала очередь второй ступени. Откуда ни возьмись, появилась какая-то подозрительная сумка, до отказа набитая водкой и сигаретами. Ее содержимого уж точно должно было хватить, чтобы надолго отвлечь таможенника. Он прямо-таки набросился на нее, а потом стал искать владельца. Но владельца не оказалось. Он было заподозрил того, кто сидел к нему ближе всех. Но выяснилось, что подозреваемый не понимает ни слова по-немецки, как и ни на одном из других языков мира. Через некоторое время он ударил себя ладонью в грудь, при этом, правда, трудно было понять, то ли он таким образом доказывает свою невиновность, то ли хочет сообщить о серьезной сердечной болезни, которая, если все это немедленно не прекратится, чревата самыми тяжелыми последствиями. Глядя на него, таможенник криво усмехался. Но так как инфаркт на австрийской границе ничуть не менее вероятен, чем в любом другом месте, и к тому же в правилах нет специального параграфа, запрещающего симулянтам въезд в Австрию, в конце концов, от него отстали. Я смотрел на это представление, раскрыв рот, пока очередь не дошла до меня.
Сперва таможенник долго меня рассматривал — ведь я, единственный во всем автобусе, был не в джинсах и не в свитере. Кроме того, я нервно жевал жвачку. Я совершенно не помнил, как она оказалась у меня во рту. Скорее всего, это произошло, когда Арнольд отвинтил крышку люка и превратил наш автобус в сигаретный блок на колесах.
Потом таможенник протянул руку и сказал:
— Паспорт.
Я протянул паспорт. Пока он медленно листал его, я молился, чтобы он поскорее перелистнул первую страницу. Заполняя анкету в паспортном столе, я по ошибке указал, что во мне сто восемьдесят сантиметров роста вместо ста семидесяти. Я думал, паспортист потом это исправит, но он механически переписал в паспорт то, что стояло в анкете. Там просто какие-то автоматы сидят — точно так же, не моргнув глазом, он написал бы, что я ростом с Эйфелеву башню, если бы так было написано в анкете.
По счастью, таможенник, как оказалось, решал совсем другую проблему.
— Не жевать жвачку, — сказал он. — Иначе личность не установить, остаться здесь.
— О да, — ответил я. Хотя пан Кука велел мне отвечать им исключительно «да», но я решил, что «о да» прозвучит менее назойливо. Зубами я прилепил жвачку к небу. В таком положении жвачка может находиться целую вечность и не падать. Это объясняется химическими законами. Теперь он мог установить мою личность.
Потом закрыл паспорт, но мне не вернул. Похоже, это нужно было еще заслужить.
— Что в Австрию ввозить?
— Личные вещи и немного еды.
— Сигареты — нет? Водка — нет?
— Нет.
Почему-то из нас двоих более правильное произношение было у меня.
— Открыть багаж.
Я вытащил рюкзак и широко раскрыл его, чтобы показать, что прятать мне нечего. Чистосердечный жест его, однако, не убедил. Рука таможенника по локоть погрузилась внутрь. Мне оставалось только надеяться, что он схватится там не за мой носовой платок или зубную щетку, потому что, кто его знает, где сегодня уже шарила и за что по долгу службы хваталась его рука.
Но, похоже, рука его чувствовала себя в моем рюкзаке, как рыба в воде. Она избегла всех опасностей и вылезла на поверхность, прихватив пять банок консервов.
Он посмотрел на меня:
— Сколько банок иметь?
— Двадцать пять, — солгал я. Их было тридцать.
Он снова принялся листать мой паспорт.
— Зачем хотеть в Австрия?
— Как турист.
