Она печально вздохнула. По-видимому, Томо научилась замечать подобные вещи, наблюдая за многочисленными похождениями супруга. Плотские страсти других людей мало заботили Кин, однако теперь, выбирая вместе с Томо любовницу для Сиракавы, она начала постигать смысл брошенной Тоси фразы о «достоинстве страдания».
Томо, сидя у низкого столика, просматривала пачку фотографий, когда к ней бесшумно подошла Эцуко и заглянула ей через плечо.
— Какие красавицы! Мамочка, кто они? — спросила она, вопросительно наклонив головку, украшенную красной лентой. Томо ничего не ответила, просто молча протянула Эцуко несколько фотографии.
— Эцу… Скажи… Которая тебе по вкусу?
Разложив веером фотографии, Эцуко некоторое время разглядывала изображения, потом ткнула пальчик в среднюю.
— Вот эта, мам! — с детским восхищением воскликнула она.
Это был полупортрет. На белом фоне сидела совсем юная девушка, почти девочка — лет четырнадцати-пятнадцати. Девичья причёска «момоварэ», руки крепко сжаты и чинно сложены на коленях. Волосы на лбу, росшие классическом мысиком, подчёркивали красоту сияющих, словно чёрные агаты, глаз. Эцуко была сражена.
— Вот как? Значит, и тебе тоже… — несколько удивлённо протянула Томо, ещё раз вглядываясь в фотографию.
— Да кто же это, мамочка?
Томо молча сложила фотографии в пачку.
— Неважно… Скоро узнаешь.
Фотографии доставили от Дзэнко пару дней назад.
Томо провела в доме Кусуми уже более месяца, но всё ещё так и не нашла подходящей для Сиракавы кандидатуры. Несколько раз она нетвёрдым почерком писала мужу в провинцию письма, принося извинения за проволочки, и всякий раз муж отвечал, что нужды торопиться нет, пусть Томо выбирает спокойно, слушая своё сердце. Тем не менее, когда подошёл к концу сезон «сливовых дождей»[15]и приблизился праздник О-Бон[16], Томо занервничала. В Фукусиме ждал не только муж, но и брошенный на произвол судьбы дом. Сознание этого факта начало угнетать Томо.
В тот момент и поступило новое предложение от Дзэнко.
На сей раз госпожа Сиракава, несомненно, будет довольна, передал он Кин.
Девушку звали Суга, ей едва исполнилось пятнадцать. Она была дочерью хозяина лавочки, торговавшего упаковочными материалами из бамбука в квартале Кокутё. Девочку с малых лет обучали классическим танцам в стиле Нисикава[17]и Токивадзу[18]. Она была писаной красавицей и вызывала всеобщее восхищение, выступая на публике с танцами своей школы. Её мать и старший брат, принявший дела в лавке, считались весьма добропорядочными людьми, однако несколько лет назад в лавку пришёл вороватый работник, и для семьи начались тяжёлые времена. Всё пришло к логическому концу — либо разорение и нищета, либо… Да, настало время продать Сугу в весёлый квартал. Мать Суги даже не помышляла о том, чтобы отдать дочь в наложницы богатому господину, но учительница танцев, прослышав о планах Томо в приватной беседе с Дзэнко, с которым была на дружеской ноге, переговорила с матерью Суги, сочтя, что для девочки это будет менее жалкая участь. Пусть лучше ребёнок попадёт в приличную семью, нежели в жестокий и грязный мир профессиональных гейш…
— Суга — очень тихая, скромная девочка, с мягким нравом, — сказала она, — и для уроженки Токио у неё поразительно светлая кожа… Когда Суга приходит в общественную баню, все дети толпятся вокруг и глазеют…
Через несколько дней ожидалась ежемесячная репетиция школы Нисикава, на которой Суга предстояло исполнить танец «Цветущая слива весной». В тот день Кин и Томо в сопровождении Дзэнко направились в дом учительницы, чтобы взглянуть на Сугу под предлогом посещения репетиции.
Дом учительницы стоял в квартале Кокутё, на узком клочке крестьянской земли, зажатом между домами и складами оптовых торговцев. С улицы дом казался совсем крохотным, однако на втором этаже умещалась сцена. Когда Томо поднялась наверх, учительница аккомпанировала на сямисэне маленькой девочке, исполнявшей танец под названием «Горо».
При виде Дзэнко учительница, не прерывая игры, сделала знак рукой и коротко улыбнулась. Зубы у неё были вычернены[19], но это только подчёркивало живой блеск молодых глаз.
Томо и Кин нарочно подгадали время, чтобы увидеть Сугу, и теперь с беспокойством озирались по сторонам, разглядывая девушек в тесно набитой комнате. Все они были похожи друг на друга, в лёгких летних юката[20]с поясами красных оттенков, но одна держалась особняком и не отрывала глаз от сцены. Она была совершенно поглощена танцем. По её поразительной красоте Томо сразу же догадалась, что это и есть Суга. Суга сидела неподвижно, замерев в чинной позе, словно не ощущала жары и тесноты, хотя остальные усердно обмахивались веерами. Девушка оказалась довольно высокой для своего возраста, однако лицо её было таким же прекрасным, как на фотографии. Её кожа, своей белизной напоминавшая драгоценную бумагу ручной работы, резко контрастировала с обрамлявшими лицо тяжёлыми, с глянцевым отливом иссиня-чёрными волосами, и потому поразительно чётко очерченные глаза и брови казались вызывающе яркими, словно подведёнными тушью, как будто на девушке был сценический грим.
Томо взирала на Сугу в какой-то странной растерянности. Суга была олицетворением физической красоты — и только, в ней не ощущалось ни малейшего движения души. Однако она действительно была девственно непорочна, это не вызывало сомнения. Когда Суга разговаривала с подругами, голос её понижался до шёпота, глаза опускались в пол. Выслушивая ответ, Суга, напротив, широко распахивала глаза. Словом, вела себя очень скромно и естественно.
Танец «Горо» закончился, и учительница, протянув сямисэн аккомпаниаторше, скомандовала:
— Твоя очередь, Суга-сан!
Потом встала и подошла к Томо с компанией.
Действительно, это была та самая девушка, на которую сразу упал взгляд Томо. Она поднялась, придерживая полы кимоно и, немного сутулясь, направилась к сцене.
— Это Суга, — прокомментировала учительница непринуждённым тоном. Раздались первые звуки сямисэна. — Очень милая и тихая девочка. Думаю, у вас не будет с ней проблем. Её легко воспитать…
