Книга Узкие врата - Дарья Симонова

Странно, что встретились только теперь; обычно, когда появлялась Инга, он отсутствовал. Случайность или умысел? Инге – восемнадцать, Игорю – двадцать два, вполне достаточная закваска для фабулы. Нелли говорила о сыне специфически, как о многотрудном своем достижении, любила завести пластинку о тяготах материнства, о том, как муж заставил ее родить, якобы перечеркнув карьеру. А чего ей не чесать языком теперь, когда все позади и исход более чем сносен! Позади муки выбора, бессонные ночи, первые неподатливые ученицы, мосластые волчата из застывшего пластилина, который предстояло разогреть, смягчить и вывести в чудные линии.

Одна из них, одиозная Ася, сбежала, блистает у буржуев. Нелли тиха и горда, когда от Аськи редкая весточка через третьи руки приходит… Но не об этом речь. Инга ждала, что у Нелли обязательно прорвется материнское присюсюкивание про сыночка, которое призвано исключить влечение. Объект притязания меркнет от родительских рекомендаций, и никуда от того не денешься. Нелли, однако, всего лишь изредка ударялась в идиллические подробности про прищепки, которые он перетаскал у нее, изготовляя из оных человечков-цуциков. Или задавался антропологически неожиданным вопросом про негритянское молоко: неужто оно такое же белое, как у белой расы? Пытливым пареньком рос этот Игорек… когда Инге светил детдом. Но в синхронность вдаваться – только душу травить. Через неделю после их первого случайного знакомства на кухне – он просто открыл холодильник, откромсал толстый кусок краковской колбасы и мрачно перемолол жерновами скул, – Нелли вынесла приговор:

– Ты ему нравишься! А ведь он всегда презирал моих балетных, обзывал их «венскими стульями». Ужас, правда?!

Мучительно было отнестись к известию с равнодушной иронией, но ведь именно так полагается девушке, не так ли? Сама Нелли походя приучала к снисходительности касаемо вопросов пола. Любовь, романы, брак – все это необходимые, но недостаточные для полноты жизни ритуалы, и вообще дело десятое… Нелли переусердствовала в воспитании – Инга и так слыла недотрогой и чистоплюйкой. Жестокие подростки путают высокомерие и нелюдимость, проткнуть хрупкий защитный панцирь им ничего не стоило. От матушки Инге достался чертов надменный поворот головы, но, видит бог, никакой надменности, одно лишь тщательно скрываемое, оголтелое, всеядное желание понравиться первым встречным-поперечным, и улыбка от этого напряжения – как судорога, как гримаса трусливой собаки. Она себе, конечно, не нравилась в восемнадцать лет, она не в дамки метила, – в пешки…

Спустя годы Нелли признавалась, что вынужденно обошла ту любовь деликатным молчанием. «Молчанием со значением», – горестно продолжала про себя Инга. Она знала, что Нелли, родная строгая Нелли, все-таки желала сыну лучшей партии, хотя потом будет прикрываться эвфемистической сентенцией о том, что не желала превращать дочь в сноху, ведь Инга ей как дочь…

Нет, милая, ты уберегала сына от балерины, а балерину – от прерванной трагической фабулы, ты играла в подмастерье судьбы, ведь что с того, если бы сыграли банальную свадьбу и Инга впервые в жизни прыгнула бы за пазуху Христу, бездомный котенок обрел бы место на коврике у горячего камина! На той бидермейеровской ноте сказки обычно и кончаются, но в них ни слова о славе, а слава хиреет в мещанском покое, она пока что едва раскочегарилась, надо было ловить волну и делать имя – русскими, английскими и какими угодно буквами. Инга помнила, как жадно налились зрачки дорогой учительницы на выпускном спектакле. Инга танцевала в «Лебедином», триумф! Черный грим стекал в глаз, не больно, потому что Нелли шептала:

– Мы с тобой сделаем весь мир!

Но смущенное ликование происходило не от готового к завоеванию мира, а потому, что после спектакля Инга ехала не к общажной койке, а туда, где Игорь отмывает чумазые руки. Тоже своеобразный грим: Игорь – автомеханик. Это в пику Нелли, которая неумело скрывала, что неплохо бы овладеть приличной профессией переводчика и жениться на англичанке.

Игоря раздражал успех, он чурался Инги в тот вечер, не ловил ее запястья, чтобы сжать до синяка. Успех разъединяет. Теперь Игорь решил на километр не подходить к Инге со своими шоферскими шутками и глумлением над классикой. «Ротбарт – сутенер Одиллии», «синяя птица – на самом-то деле голубая, мужик в перьях – сущее безобразие»… Инга, однако, прежняя, поняла: это Игорь испугался. Все коварство и торжество изнурительного сегодняшнего действа – насмарку, если не считать укромного застолья. Она празднует дома! Не важно, что празднует и чей дом, хотя в последнем она чувствовала доброе знамение – похоже, ей негласно было разрешено пошуршаться в любовь. Это ведь свадьбы не должно быть в трагическом сюжете, а любовь обязательно, и кому, как не Нелли, ослабить соглядатайскую ниточку.

Муж ее, как всегда, отчужденно вперился в газету, в знаменитый американский скандал, до Инги ему не было никакого дела. Тяжелая лысая птица высокого полета! Инга взлетит куда как выше, но перед «папочкой» всегда будет тушеваться или жалеть, ведь там, где тепло тщеславию, сердчишко мерзнет. Кем был Игорев отец? Какое-то востоковедение, черт его знает… Балеринам, по его мнению, катастрофически не хватало образования и ума.

Все притихли, одна Нелли возбужденно металась у стола, где, кроме шампанского и картошки с мясом на скорую руку, ничего не было. Хозяюшкой Нелли не была… Еще – цветы, везде цветы, букеты, своей дышащей гармонией смягчающие нестыковки быта – в неловкую паузу хорошо подойти к ним и внюхаться до головокружения, попросить у них прощения за то, что все они теперь в одних недостойных руках. Скрытно-нервозную ситуацию спасла соседка Наташа.