— Он врунишка! — кричала Пуки. — Он еще ребенок! Мы даже не знаем, кто он на самом деле!
— Мне плевать! — кричала Сара в ответ. — Я его люблю и выйду за него замуж!
Пуки оставалось только всплескивать руками и пускать слезу. Ссоры обычно заканчивались слезами с обеих сторон; Сара и Пуки рыдали в разных концах промозглых царских апартаментов, а Эмили крепилась, засунув в рот кулачок.
Но вот начался новый год, и все переменилось. В квартиру над ними въехала «перспективная», с точки зрения Пуки, семья: некто Уилсоны, беженцы войны, английская пара средних лет и взрослый сын. Они пережили бомбардировки Лондона (Джеффри Уилсон предпочитал не распространяться на эту тему, зато у его жены Эдны было множество душераздирающих историй в запасе) и бежали из страны в чем были, взяв с собой лишь самое необходимое.
Вот, собственно, и все, что Пуки изначально про них узнала, но в результате удачных маневров в районе почтового ящика, позволивших ей продолжить разговоры с новой соседкой, ее знания существенно расширились.
— Никакие Уилсоны не англичане, — сообщила она дочерям. — По акценту не скажешь, но они американцы. Он происходит из старой нью-йоркской семьи, а она урожденная Тейт из Бостона. Много лет назад интересы бизнеса привели их в Англию — Джеффри стал британским представителем американской фирмы. Там у них родился Тони, и там он ходил в публичную школу, или школу-интернат, как они сами ее называют. Как я догадалась, что он окончил английскую школу? По таким оборотам, как «знаете ли, мэм» и «вот так чертовщина». Чудесные люди. Ты с ними уже беседовала, Сара? А ты, Эмми? Вы будете от них в восторге. Они такие… как сказать… настоящие британцы.
Сара все это терпеливо выслушивала, но без всякого интереса Ее отношения с Дональдом Клеллоном вошли в острую фазу, чем объяснялись ее крайняя бледность и худоба. Коллеги по предвыборной кампании помогли ей устроиться на мизерную ставку в благотворительную организацию «За объединение Китая»; она возглавила комитет дебютанток (в устах Пуки это звучало особенно красиво), под ее началом девушки из богатых семей собирали пожертвования на Пятой авеню в помощь миллионам китайцев, воюющих с Японией. Хотя работа была совсем не тяжелая, каждый вечер она приходила домой совершенно без сил, даже на Дональда ее не хватало, и погружалась в тягостное молчание, из которого ни Пуки, ни Эмили не в состоянии были ее вывести.
А однажды утром все произошло само собой. Юный Тони Уилсон сбегал вниз, почти не касаясь разбитых ступенек своими изящными английскими штиблетами, а в это время в вестибюль вышла Сара, и они чуть не столкнулись лбами.
— Ах. Вы…
— Тони Уилсон. Я живу выше.
Их разговор продолжался от силы три минуты, а затем Тони извинился и выбежал из дома, но после этого мимолетного рандеву Сара вошла в квартиру как сомнамбула и на работу в тот день не спешила. Дебютантки и миллионы китайцев могли и подождать.
— Эмми, ты видела его?
— Несколько раз мельком в холле.
— Ну и как он тебе? Такой… такой красавец, да?
Тут в гостиную вошла Пуки — глаза широко раскрыты, вопросительно округлившиеся губы блестят от утреннего бекона.
— Ты о ком? О Тони? Как я рада! Я знала, что он тебе понравится, дорогая.
Саре, чтобы перевести дух, пришлось сесть в одно из массивных кресел, изъеденных молью.
— О, Пуки. Он просто вылитый Лоренс Оливье! Эмили, которой это сразу не пришло в голову, внутренне согласилась с сестрой. Тони Уилсон был среднего роста, широкоплеч и хорошо сложен. Его волнистые каштановые волосы небрежно падали на лоб и уши. На полных губах играла улыбка, а глаза постоянно смеялись, словно какой-то приватной шутке, которую, сойдись вы с ним поближе, он, вероятно, охотно бы вам поведал. Ему было двадцать три года.
Пару дней спустя он постучал в дверь, чтобы спросить, не будет ли Сара так любезна поужинать с ним как-нибудь, и после этого с Дональдом Клеллоном было раз и навсегда покончено.
Тони был стеснен в средствах — он называл себя простым рабочим, хотя занимался чем-то сверхсекретным на большом заводе военно-морской авиации на Лонг-Айленде, — зато у него был открытый «олдсмобиль» 1929 года, который он водил с шиком. Они уезжали в отдаленные места Лонг-Айленда, или Коннектикута, или Нью-Джерси, ужинали в «замечательных» ресторанах, а по возвращении еще успевали пропустить по бокалу в «замечательном» баре «У Анатоля», в Верхнем Ист-Сайде, который Тони открыл для себя недавно.
— Небо и земля, — высказался по поводу нового увлечения дочери Уолтер Граймз по телефону. — Этот парень мне понравился. Он умеет сразу к себе расположить…
Однажды Джеффри Уилсон встретил Пуки такими словами:
— Кажется, наши молодые люди отлично поладили, миссис Граймз. — (Жена Джеффри улыбалась из-за его плеча, словно в подтверждение его слов.) — Я думаю, пришло время познакомиться нам поближе.
Эмили и раньше приходилось видеть, как ее мать флиртует с мужчинами, но чтобы так откровенно, как с Джеффри Уилсоном…
— Ах, какая прелесть! — восклицала она после любой его остроты и разражалась горловым смехом, кокетливо прижимая средним пальцем верхнюю губу, дабы скрыть усадку десен и плохие зубы.
Хотя Эмили на самом деле находила это забавным — не столько что он говорил, сколько как, — показной энтузиазм Пуки вызывал у нее чувство неловкости. К тому же юмор Джеффри Уилсона во многом зависел от странной подачи: его сильный английский акцент усугублялся некой проблемой с артикуляцией — можно было подумать, что он перекатывал во рту бильярдный шар. Его жена Эдна, пухленькая и приятная в общении, налегала на шерри.
По настоянию матери Эмили всегда участвовала в посиделках с Уилсонами — пока взрослые болтали и смеялись, она тихо сидела в сторонке, поклевывая соленые крекеры, хотя предпочла бы проводить время с Сарой и Тони — мчаться в этом необыкновенном автомобиле с развевающимися по ветру волосами, бродить с ними по пустынному пляжу, а потом, вернувшись в Манхэттен, сидеть в баре «У Анатоля» в отдельном кабинете и слушать пианиста, напевающего их любимую песню.
— У вас с Тони есть песня? — спросила она как-то у сестры.
— Песня? — Сара в спешке красила ногти, так как за ней через пятнадцать минут должен был зайти Тони. — Ему нравится «Очарован, озадачен», а мне «И всё это — ты».
— Вот как! — сказала Эмили. Теперь она могла положить свои фантазии на музыку. — Обе хорошие.
— А знаешь, что мы делаем?
— Что?
— Перед тем как выпить, мы соединяем руки… я тебе покажу. Осторожно — ногти! — Она продела кисть под согнутым локтем сестры и поднесла к губам воображаемый бокал. — Вот так. Красиво, да?
Еще бы! Все, что было связано с новым романом Сары, было слишком, невыносимо красивым.
— Сара?
— Мм?
— Ты пойдешь с ним до конца, если он тебя об этом попросит?