Он уже почти все забыл. Забыл высшую математику, физику, логику, немецкий язык. Забыл, как платят в трамвае, как ждут последнего автобуса, как вскакивают в проходящую электричку. Забыл, как варить пшенную и манную кашу, как заваривать чай и сколько времени варятся яйца «в мешочек». Он забыл, как различать звания по звездочкам на погонах, как гладить штаны расческой и кто был ротный старшина. Он забыл запах снега, и луга, и леса, и мокрого асфальта. Он уже не помнит, где первый раз поцеловался, при каких обстоятельствах потерял девственность и где познакомился с женой. Из памяти стерлось, сколько весил при рождении его сын и когда сделала первые шаги его дочь. Он не помнит, во что был одет его дед, когда того хоронили, он не помнит лисьего бабкиного воротника, он не помнит, где у него хранятся носки, трусы и носовые платки. Забыты лица родителей, школьных и институтских друзей и большинства коллег по разным рабочим местам. Он не помнит, как вселялся в нынешнее свое жилье и как выглядело прежнее. Он не помнит отчества Пушкина, имени Островского и что написал человек со смешным именем Хемингуэй. Он как будто никогда не знал, что бывает, если порезать палец, ухватиться за кипящую кастрюлю, упасть с высоты. Он разучился водить машину, плавать, ездить на велосипеде. Он больше не умеет определить время без часов, угадать погоду на ближайшее время и кто из приятелей может его обмануть. У него не держится в голове, что писали во вчерашних газетах, показывали утром по телевизору и что он сам видел еще вечером. Для него никогда не было строительства пирамид, написания Библии, Ледового побоища и Великой Октябрьской революции. Ему просто ни к чему отягощать память курсами валют, ценами на рынке и разницей между докторской колбасой и краковской. Все равно забудет.
Он не помнит почти ничего из того, что помогало бы ему жить и быть на равных с окружающими. Но чем больше он забывает, тем счастливее себя чувствует и намерен забывать и далее.
Все, что только возможно забыть.
Не в твоих силах
Пушкина убили, Лермонтова убили, Достоевский умер. Толстой долго жил, но тоже помер, вечный ему покой. Набоков, и тот умер в свой срок.
Галич умер, Бродский умер, Высоцкий, Енгибаров.
Плятт, Раневская, Филатов, Тарковский, А. Стругацкий.
Шура Чернов погиб, Андрей Кудашов умер, Вовка Жиров, с которым не так давно вместе работали, тоже умер. Пошел в раздевалку после работы, упал и умер. Утром его нашли там на полу. Синего и окоченевшего. Инфаркт, однако.
Все помрем, все там будем. Что-то не стало веселей оттого, что все.
Можно даже предположить, что стало еще грустней от непреложного факта неминуемой смерти всех. Всех, всех, поголовно. И себя ненаглядного в том числе.
В юности или даже еще раньше, в невинные отроческие лета, любили потрепаться на эту тему. Повыпендриваться оригинальностью суждений и красотой построений. Нервы пощекотать, в основном картинами разных возможных смертей и гибелей, потому что каждый-то был чугунно уверен, что сам он никогда не умрет. Постепенно эта уверенность пропадает, и неуправляемость процесса сильно удручает.
Помрем, ребята, помрем. И богатые помрем, и бедные, и здоровые, и не очень, и талантливые с умными помрем, и тупые жвачные тоже.
Так что — «танцуй, пока молодой». Продолжай думать, что тебя эта забава минует, и так ты и проскачешь до скончания времен.
Представляю, как эти эволюции забавляют Того, Кто Точно Знает, на когда ты записан.
Замечания к наблюдениям
Каждый почти день что-то случается впервые. Почти у каждого. И личный опыт этого каждого не предусматривает никаких готовых моделей действий на такой случай. Поэтому каждый раз мозги кипят в напряжении борьбы с новыми заботами, связанными с обновлением личного опыта. С одной стороны, это обеспечивает утоление сенсорного голода и тренировку думательного аппрата, а с другой стороны — порождает некоторое беспокойство и дискомфорт, ибо сбивает с толку ненадежностью и непостоянством окружающего со всех сторон мира.
То есть мир оборачивается своей неведомой стороной, а мы как бы бежим сбоку, пытаясь его в новой позиции настигнуть и как-то приспособиться (гусары, молчать!). Вот в такие догонялки мы с ним и играем, пока, наконец, не выбьемся из сил, не махнем рукой и не рухнем в изнеможении.
Такое состояние умственной депрессии можно назвать старостью. Мир сразу начинает меняться быстрее, ведь его скорость движения относительно нас сильно увеличилась, а мы застряли где-то позади, восстанавливая дыхание и еще надеясь, что вот-вот бросимся догонять его по новой. Но, глянув правде в глаза и оценив по справедливости свои возможности, некоторые из нас плюют на все эти гонки и только созерцают проносящиеся мимо картинки. Те, кто со временем научивается в таком созерцании находить удовольствие, немногочисленны и разрозненны. Но именно они формируют представления о мире как бы со стороны. Такие независимые эксперты по делам окружающего пространства.
И их состояние углубленного созерцания иногда называют мудростью. А иногда — глупостью, но это личное дело каждого, кому придет в голову.
Кто получает все
Зануда — это мужчина, которому женщине легче отдаться, чем объяснять, почему она этого не хочет. Не хочет сейчас, не хочет именно с ним, не хочет вообще, это все частности, не имеющие прямого отношения к предмету размышлений. А предмет непрост и даже загадочен.
Вот люди изводятся со способами знакомства, со способами подачи себя, со способами поддержания отношений. Зануде ничего такого не надо. Он тихо и робко спрашивает: можно я просто посижу рядом с вами? И все! Если девушка не метнулась в сторону как ошпаренная, быть ей у зануды в койке. Ибо еще не придумано обоснованных отказов на просьбы типа: можно просто посидеть, просто полежать, просто положить руку сюда и тому подобные.
Нет, только не надо думать, что вот сейчас вы это прочтете, и все девки ваши. Ничуть не бывало. Зануда должен обладать и некоторой харизмой, делающей нецензурные ответы на его простые просьбы невозможными. У него должна быть аура человека, нуждающегося в толике тепла. Не уловить ее, эту ауру, и не пойти у нее на поводу сумеет только самая отъявленная садистка с наклонностями серийного убийцы или терапевт из районной поликлиники, что практически одно и то же.
К счастью для зануды, серийные убийцы-садистки и доктора из районных поликлиник среди женской части населения Земли не преобладают, и ему всегда будет, на кого накинуть липкую паутину своего хотения и умения.
Что интересно, зануда полагает себя знатоком женской натуры и психологии и настоящим мужчиной, причастным тайн соблазнения и убеждения.
