— Знаешь, он мой лучший друг, — неожиданно растрогался Рыбаков, глядя на вентилятор. — Сынок уехал, мисс Хароссет бегает целыми днями по своим сумасшедшим делам, так что никого у меня, кроме него, и нет. Помню, как мы повстречались. Я только что приземлился в аэропорту Кеннеди, сынка задержали на таможне — ребятам из Интерпола вздумалось потолковать с ним по душам… И тут подошли тетки из местного Иудейского общества с деньгами для прибывших евреев. Глянули они на мою христианскую рожу и вместо денег всучили салями и этот противный американский сыр… А потом — наверное, потому, что жара в то лето стояла, как в джунглях, — иудейки сжалились надо мной и подарили Вентилятор. И таким он свойским оказался. Мы тут же принялись болтать, словно старые флотские кореша. С того дня не расстаемся.
— У меня тоже в этой стране не много друзей, — с тихой грустью признался Владимир. — Нам, русским, трудно здесь сходиться с людьми. Иногда бывает так одиноко…
— Да-да, — оборвал его мистер Рыбаков, — знаю. Но… время не ждет, потому давай забудем все печали и поговорим как мужчина с мужчиной. — Он откашлялся и продолжил наставительным тоном…
3. Отцы и дети
— …Владимир, Вентилятор желает рассказать тебе одну историю. Он рассказывает ее далеко не каждому. Ты любишь тайны, Володя?
— Ну, если честно…
— Конечно, все любят тайны. Так вот, наша история начинается в Одессе. Однажды в этом великом портовом городе жили-были отец и сын, оба они родились там и выросли. Понимаешь, Володя, они были очень близки, эти отец и сын, ближе не бывает, несмотря на то, что отец, моряк по профессии, часто отправлялся в плавание по белу свету и вынужденно оставлял сына на попечении своих всяких разных возлюбленных. Э-р-р, — прорычал мистер Рыбаков с видимым удовольствием.
Он устроился в кресле напротив Владимира, подложив под спину подушки.
— Любая долгая отлучка терзала отцовское сердце. — Рыбаков закрыл глаза. — В море он часто вел воображаемые беседы с сыном, хотя кок Ахметин, этот вшивый чечен, безжалостно потешался над ним и наверняка плевал в его суп. Но потом, в конце восьмидесятых… угадай, что случилось? Социализм начал разваливаться! И, недолго думая, отец и сын эмигрировали в Бруклин. В ужасные условия, — с горечью уточнил Рыбаков. — Однокомнатная квартирка. Повсюду испанцы. О, тяжкая доля бедняков! А сынок по имени Толя, но все называли его Сурком (как он получил эту кликуху — отдельная и забавная история)… Так вот, сынок был счастлив, что живет вместе со своим папашкой, но он был молод. Ему хотелось приводить в дом девушек, трахать их, как полагается, со смаком. Ему приходилось нелегко, поверь мне. И работы приличной не подворачивалось, на которой он мог бы проявить свою природную смекалку. Разве что греки иногда нанимали взрывать их закусочные, чтобы страховку получить. В таких делах он был мастак… — Рыбаков сделал большой глоток водки. — Трах-бах. На этом он заработал тысяч десять или двадцать, но упорно продолжал искать свое место в жизни. Он был гением, понимаешь? — Вентиляторный ткнул пальцем в лоб для пущей убедительности.
Владимир, согласно кивнув, потрогал лоб. От чая в смеси с водкой Владимир вспотел. Порывшись в кармане в поисках платка, он нащупал лишь десять стодолларовых банкнот, которые ему дал Рыбаков. Бумажки в руке захрустели, будто накрахмаленные; и Владимиру захотелось сунуть их в трусы, чтобы пощекотали гениталии.
— А потом сынок получил отличную наводку, — продолжал Рыбаков. — Он быстро разобрался, что к чему. Завел связи. И отправился сначала в Лондон, потом на Кипр и в конце концов в Праву.
Права? Владимир встрепенулся. Париж девяностых? Город, где пасется американская художественная элита? Сердце Восточной Европы?
— Ну да, — произнес Вентиляторный, словно желая рассеять недоверчивость Владимира. — В Восточную Европу. В наше время именно там и делаются деньги. И конечно, через пару лет сын берет под контроль всю Праву. Запуганные местные покоряются его воле. Он заправляет рэкетом таксистов в аэропорту, контрабандой оружия из Украины в Иран, икры с Каспия на Брайтон-Бич, опиума из Афганистана в Бронкс. Поставляет проституток на центральную площадь, ту, что прямо напротив «К-марта»[4]. И посылает счастливому отцу деньжат каждую неделю. Вот уж поистине заботливый сын. А мог бы запихнуть папашу в дом для престарелых или загородную психушку, как поступают многие дети в наше циничное время.
Рыбаков открыл глаза и повернулся к Владимиру; тот нервно тер редеющие виски.
— Ладно, — сказал Рыбаков, — поскольку Вентилятор помалкивает, придется нам самим пораскинуть мозгами: в чем смысл этой любопытной байки? Может быть, мы, как американцы какие-нибудь, возмущаемся деятельностью сына? Или же мы резко осуждаем проституцию, контрабанду и подрыв закусочных?…
— Хм, — откашлялся Владимир. — Эта история затрагивает ряд проблем. (Например, как быть с главенством закона — краеугольным камнем западной демократии.) Но нельзя забывать, что мы, бедные русские, живем в трудные для нашей родины времена и зачастую нам приходится прибегать к крайним мерам, чтобы прокормить семью или даже просто выжить.
— Вот! Отлично! — воскликнул Вентиляторный — Ты остался русским мужиком, не то что эти ассимилированные пацаны с дипломами юристов. Вентилятор доволен. А теперь, Владимир, поговорим начистоту… Я заманил тебя сюда не только ради водки, селедки и воспоминаний дряхлого старика. Сегодня утром Вентилятор и я посовещались с моим сыном, Сурком, он звонил из Правы. Он тоже большой поклонник твоей матушки, и он уверен, что сынок Елены Петровны Гиршкиной нас не подведет. Ох, Владимир, кончай скромничать! Городишь всякую ерунду: «Я не мамин сын! Я — простой человек!» Дурачком прикидываешься, а, парень?
Значит, так, хитрец. Вентилятор и я рады сделать тебе следующее предложение: добудь мне гражданство, и мой сын возьмет тебя замом в свою организацию. Как только я натурализуюсь, ты получишь билет первого класса до Правы. Он сделает из тебя первоклассного махинатора. Современного бизнесмена. Го… как у вас, евреев, говорят?.. гонифа[5]. На этой работе платят побольше, чем восемь долларов в час, можешь не сомневаться. Требуется знание английского и русского. Кандидат должен быть разом американцем и советским человеком. Ну как, заинтересовался?
Владимир забросил ногу на ногу и выпрямился; обхватил себя руками и поежился. Но к чему было разводить эту телесную мелодраму! Не с его тыловым обеспечением вести подобные разговоры. В восточноевропейские мафиози он никак не годился, он, единственный избалованный отпрыск родителей из сытого Вестчестера, не пожалевших двадцати пять тысяч долларов в год за его обучение в прогрессивном Средне-Западном колледже. Верно, моральные устои Владимира четкостью не отличались, но переброска оружия в Иран превышала любой дозволенный допуск.
Однако где-то на задворках сознания приоткрылось окошко, из него высунулась мать и громко крикнула: «Очень скоро мой маленький недотепа добьется огромных успехов!»
