Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
— …А какая у вас машина? — сделала она мне комплимент, после того как вопросы о возрасте, уме, любви опыте показались ей исчерпанными.
Наверное, моя внешность показалась ей такой презентабельной, что я тянул на БМВ.
А может, даже, на мечту идиотов — «Хаммер».
Но все дело в том, что водить машину я так и не научился.
Зато с тех пор как разобрался в том, как это делается другими людьми, стал переходить улицу только по подземным переходам.
— У меня нет машины. — Мой ответ вызвал у нее не разочарование, а удивление.
И она искренне отреагировала на него:
— Разрешите обалдеть.
— И как же можно жить без машины? — спросила Злата, после того как справилась со своим обалдением.
— Очень просто.
Нужно регулярно есть фрукты, а по утрам делать зарядку…
— И все?
— Нет, не все.
— А что же еще?
— Остальное — каждый должен решить сам…
— …Скажите, — спросила она, — а жизнь — сложная вещь?
— Не сложная, — ответил я, подключив свой ненадежный жизненный опыт, — раз в ней разбираются даже дураки…
…Вот так я встретился с этой девочкой из поколения, задремавшего где-то между Че Геварой и Окуджавой.
Притом о существовании ни первого, ни второго — не подозревавшего.
В тот момент я думал, что ее поколение еще не научилось тому, чему научилось наше поколение: лицемерить и скрывать то, что мы представляем собой на самом деле.
Только потом я узнал, что она была из того поколения, которое научилось откровенно рассказывать о том, что оно собой представляет — то, чему наше поколение так и не научилось.
Если мы, в эпоху Гагарина, выбирали между Доном Кихотом и Гамлетом, то они, в эпоху Леди Гаги, выбирали Леди Гагу.
Впрочем, все, возможно, было не совсем так, как я подумал в тот момент.
Возможно, все было проще.
Между Василием Блаженным и Василием Теркиным мы вначале выбрали Василия Теркина; потом Василия Теркина забыли, а тем, кто такой Василий Блаженный, так и не поинтересовались…
…А о том, что мое поколение оказалось банальным историческим провинциалом, я в тот раз даже не подумал подумать…
…Как-то я сказал моему другу, поэту Ване Головатову:
— Знаешь, похоже, своего велосипеда они не изобретут. — И он ответил:
— Зато обязательно научатся орать во весь голос о том, что они лучшие на свете велосипедисты…
…Я спросил своего друга, художника Григория Керчина:
— О чем они задумываются и что такое они знают из того, что не знали и не задумывались мы в их возрасте? — И Гриша улыбнулся, правда, сделал он это как-то грустно:
— Они не задумываются о том, что Земля круглая, но знают — что такое пересадка во Франкфурте.
И пусть черт его знает, когда она там была — Куликовская битва.
Мне ничего не осталось, как согласиться с Григорием:
— И — Ледовое побоище…
…Злата прервала мои мысли самым незамысловатым образом.
Она вновь захотела сказать мне что-нибудь приятное:
— Знаете, а я ведь о вас где-то слышала. — Но я разочаровал ее, оказавшись не падким на популярность:
— Тогда — не верь.
Это — вранье.
— Вы не верите даже тогда, когда о вас пишут хорошо? — удивилась девушка; и я ответил так, как думал — хотя мой экспроментальный ответ удивил меня самого:
— Я не верю даже тогда, когда обо мне пишут плохо…
…И тут мне пришло в голову предложение, хотя и не претендующее на эксклюзивность, но все-таки на что-то годное:
— Злата, а ты не хотела бы попозировать мне для картины?
— Это в смысле — голая? — насторожился ее голосок.
— В принципе, ты определилась совершенно верно.
— Значит — голая? — утвердилась она, а я вздохнул:
— Значит — в смысле.
— Интересно, — призадумчиво прошептала девушка.
— Что тебе интересно?
— Интересно, как вы меня изобразите одетой только в один смысл?
— Это уже моя забота, — призадумчиво прошептал я, представляя себе эту девушку одетой только в мой взгляд.
— А это — как?
— Это так, что я хочу написать с тебя картину; но до тех пор, пока мы не начали, у тебя есть возможность отговорить меня от этой затеи.
— А почему вы хотите написать картину именно с меня?
— Потому что я создаю спорные произведения искусства, а ты — произведение искусства бесспорное…
— … А вы всегда говорите правду? — спросила она, помолчав секунды полторы.
— Да, — честно соврал я…
— …Понятно, — вздохнула Злата.
— Что тебе понятно? — переспросил я, уточняя — к чему относится этот вздох: к тому, что ей нужно будет раздеться, или к тому, что мне придется писать картину?
— Понятно, что вы меня распнете, а я даже не буду знать — зачем мне это нужно?
Может, объясните?
— Не объясню, Злата, — я говорил серьезно; и мою серьезность подтверждала улыбка.
— Почему?
Сами не знаете?
— Знаю.
— Что знаете?
— Знаю, что любой человек найдет тысячу аргументов в пользу того, чтобы распять другого человека.
И две тысячи — в пользу того, чтобы не быть распятым самому…
…Ее мысли довольно замысловато побродили по лицу и вылились в вопрос, довольно неожиданный, если вдуматься.
А если не вдумываться — то вполне нормальный:
— Вы целомудренный человек?
— Наверное, — ответил я, — Только в моем возрасте это называется уже по-другому…
…Ее слова заставили меня задуматься.
Когда, не стерпев моего пьянства, все жены по очереди оставили меня, а я бросил пить — мне как-то удавалось обходиться подружками моих бывших жен.
Потом пришло время обратиться к совсем уже посторонним женщинам — самим бывшим женам.
А теперь я, случается, обращаюсь к кому попало.
Кто-то скажет, что это — верх целомудренности.
А кто-то, что целомудрие и я — жители с разных улиц…
…И, помолчав немного, я добавил:
— Злата, возможно, я просто не знаю: что это такое — целомудрие. — И тут же нарвался на ответ:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
