Наконец они приблизились к аудитории, где ей предстояло заниматься с Ларисой Дмитриевной.
– Здесь наша студия, проходи!
«Я даже худшая идиотка, чем думала» – сказала про себя Вероника, войдя в студию и увидев двадцать пар любопытных глаз, с любопытством уставившихся на нее.
– Минуточку внимания, дорогие ребята! – сказала Лариса. – Это наша новенькая. Знакомьтесь: Вероника…
– Круглова, – добавила сама девочка, – фамилия моя Круглова.
– Вероника Круглова будет заниматься с нами! – улыбнулась Лариса. – Садись, вот твой мольберт и краски. У нас урок композиции. Рисуем сегодня наш город.
– Что? – не поняла Ника.
Кто-то прыснул со смеху. Лариса взглянула на насмешника весьма неласково.
– Сейчас поймешь! Мы рисуем город таким, каким его видим, любим, понимаем. Ты можешь выбрать любое место – улицу или дом, сквер, сад, которые тебе нравятся, которые тебе дороги. Главное – выразить себя. Свое настроение. Свое отношение к этому месту. Ну, пробуй!
Все склонились над своими работами, только одна Ника не знала, с чего начать. Она мучительно грызла карандаш, ведь прежде ей не приходилось заниматься подобным делом.
Лариса будто угадала смятение Ники. Подошла к ней. И тихонько, чтоб никто другой не услышал, сказала очень тепло и ласково:
– Не бойся! Я знаю, у тебя получится.
«Это конец!» – прошептала Ника. Но надо было что-то делать! И она провела первую линию на бумаге…
Лариса ходила между мольбертами, советовала, делала замечания, подсказывала что-то. Ника не рисовала, а следила за ней. Наконец Лариса снова подошла к девочке:
– Мне всегда вначале тоже бывает страшно: новая работа – это как будто надо нырнуть в холодную воду. Ты, главное, никогда не думай: получится не получится, понравится не понравится. Просто делай то, что хочешь!
Ника кивнула.
И вдруг рука сама начала рисовать. Тогда она отложила карандаш и взяла кисть. Так, словно много раз уже пользовалась ею. И начала рисовать дом, в котором когда-то жила у бабушки маленькой. А потом вспомнила свою детскую мечту – она так хотела научиться летать! И над домом появилась маленькая Ника с крыльями, точно эльф или фея, летящая над крышами домов.
Лариса молча наблюдала за тем, как работает новая девочка. Ей было очень интересно узнать, что она напишет, но она ждала конца урока, чтобы не спугнуть новенькую.
А папа Ники так и не ушел из уютного кафе. Теперь он уже в открытую плакался другу:
– Почему? Почему мы так поздно встретились? Ведь если бы это случилось раньше, вся моя жизнь приняла бы другой оборот! Я бы жил, а не существовал все эти годы. Но мне сорок! Почему так поздно?
Витя уже почти не слышал Олега. Он хрюкал над своим кофе с рюмочкой коньяка. Вдруг до него дошло.
– Поздно! – повторил он, потом посмотрел на часы и, почти протрезвев, подвел итог: – Поздно, обеденный перерыв уже кончился! Пора! Сматываемся, Нечаев.
– Да подожди ты со своим перерывом! Тут жизнь под откос катится. Мне-то, мне-то что делать? Я же не могу распилить себя на две части. Что мне делать, Витя?
Витя выразительно посмотрел теперь уже не на часы, а на расчувствовавшегося друга:
– Ладно, Нечаев, ты что, один такой, что ли? Полсвета так живет! Двигаемся!
Лариса осталась одна в пустом классе. Дети разбежались. И новенькая ушла, как то очень странно поглядев на нее на прощание.
Лариса подошла к ее мольберту и увидела поразительную картину: над домом, над городом, парила девочка-птица. Или фея. У нее были огромные крылья и она смотрела на мир взглядом удивленным и завораживающим. Самым поразительным было то, что когда-то, очень давно, почти такую же летящую девушку рисовала сама Лариса. Она разглядывала рисунок Ники и не заметила, как в дверь просочилась директриса и из-за плеча Ларисы поглядела на рисунок. Усмехнулась.
– Очень странная девочка.
– И очень талантливая, – смело добавила Лариса. – Другие просто копируют реальность, а она ее создает. И не боится. У нее маловато техники, но есть душа, это видно сразу. И взгляд свой есть. А ведь это в нашем деле главное.
– Любите вы, Лариса Дмитриевна, белых ворон, – хихикнула директриса.
Лариса не обиделась, улыбнулась:
– Наверное, потому что я сама белая ворона.
– Самокритично! Не могу не согласиться! – Директриса направилась к выходу, но у самой двери остановилась и добавила: – Смотрите, две белых вороны – это уже почти стая.
Лариса не слышала ее, она рассматривала птицу-девочку, парящую над городом.
А тем временем, покинув гостеприимные стены кафешки, порядочно выпившие Олег и Виктор шествовали по шумной улице города. Как им казалось – в направлении офиса. Они плоховато держались на ногах, а говорили так громко, что прохожие слышали этот разговор.
– Куда ты торопишься? – негодовал Виктор. – Я звонил на работу, мне сказали, что шеф уже уехал. Никто нас не ищет. Мы можем сегодня отдохнуть, расслабиться… Мы что, каждый день так поступаем? Нет, раз в сто лет! Да ладно ты, не торопись уже!
– А я тороплюсь. Я тороплюсь жить! – громко заявил Олег. – «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…». Помнишь, у Данте? Я дошел уже до половины. Витя, мне страшно в этом лесу! Вить, она не удалась, моя жизнь. Пять лет назад Таня сказала: «Брось журналистику. Она плохо кормит». И я бросил. Десять лет назад Таня сказала: «Перестань писать стихи, их все равно не публикуют». И я перестал. Теперь, если даже захочу, то строчки у меня не зарифмуются.
– Нечаев, ты достал меня своим нытьем! – прервал его жизнелюб Витя. – А кому удалась эта жизнь? Двум-трем олигархам? Так и тех теперь преследуют по закону. И правильно делают.
– При чем здесь олигархи? Я разве о деньгах? – возмутился Олег.
– Не о деньгах? – воскликнул Виктор. – Что, опять о бабах? Ладно. Вот не хотел, а придется повторить! Пошли, тут за углом заведение в сто крат приятней!
И он затащил безвольного Олега в ближайшее кафе.
… Во дворе художественной школы Нику встречал Славка.
– Ну?
– Кажется, на первый раз все прошло неплохо! – гордо заявила девочка. – Ей даже, по-моему, понравилось то, что я рисую!
– Ну, это ты брось! – засмеялся Слава. – Мне-то известно, что из тебя художник, как из меня балерина. Ладно, не обижайся. Ну а по делу?
Ника вздохнула:
– Ноги я ее не рассмотрела. Длинная юбка.
– Факт, что кривые! – сказал Слава, чтобы сделать Нике приятное.
– Глаза… – Ника задумалась, вспомнив большие выразительные очи новой учительницы. – Нет, у мамы не хуже! Да к тому же она почти не красится, эта Лариса Дмитриевна. Воображает, что и так хороша! Что еще остается?
