– Верно, доктор! – торжествующе вскричал Диммок. – Галлюцинации! Именно это его и мучает. Ну, а можете вы ему что-нибудь такое дать, как-то наладить все это?
– Я попрошу моего аптекаря прислать глюконат кальция и витамин «Д» в таблетках – пусть принимает три раза в день. Приготовим микстуру с уротропином, хинной кислотой и теобромином… принимать два раза в день. Хорошо еще микстуру с бромом – на ночь и утром. Не злоупотреблять алкоголем и поменьше углеводов.
– Ясно, Сэм? Ну, доктор, блеск! Попали в самую точку! Огромное вам спасибо!
– Рад быть полезным, – ответствовал доктор Джарвис. – Всего доброго, джентльмены. – И он вышел, чтобы быть полезным где-нибудь в другом месте.
– Он все наладит, – сказал Диммок. – Готов держать пари, Сэм, через день-другой никаких видений и в помине не будет.
– Да я не против видений. Наоборот.
– Но ведь вы же знаете, чем кончают люди, которые видят то, чего не видят другие?
– Знаю, – ответил Сэм. – Они попадают в Национальную галерею.
Диммок принялся перебирать бумаги у себя на столе.
– Нет, я хочу сказать, те, которые думают, будто сегодня тридцать первое июня… вы меня сперва озадачили, Сэм, не скрою… и те, которые ни с того ни с сего начинают расспрашивать про красно-желтых карликов – штаны в обтяжку. – Он говорил, не поднимая глаз от стола. А если бы он их поднял, то увидел бы, что карлик Грумет, в красно-желтом камзоле и штанах в обтяжку, появился в его кабинете, но только не из-за двери, а скорее всего вылез из шкафа. – Ведь здравый смысл вам говорит, что никаких красно-желтых карликов здесь нет… да и на что они нам, ума не приложу!.. И что все это одно воображение…
Тут Сэм прервал его.
– Тсс! – прошипел он, указывая на карлика, который уморительно кривлялся, скалил зубы и тыкал пальцем в его сторону.
– Мать честная! – заревел Диммок. – Эй… ты!
Помахав напоследок Сэму, карлик с озорной ухмылкой схватил рисунок и чулки, опрометью бросился к шкафу, юркнул в него и исчез.
– Он утащил мой рисунок, – сердито сказал Сэм. – Эй! Эй!
– Держи его! – закричал Диммок, выскочив из-за стола. – Держи!
Они настежь распахнули дверцы шкафа, но там были только тесные ряды книг и папок с бумагами, а карлик исчез бесследно. Диммок растерянно посмотрел на Сэма.
– Отсюда он не мог улизнуть.
– Нет, мог. И улизнул. Думаю, что он и вошел через этот шкаф.
– Хватит, Сэм, – сказал Диммок с раздражением. – У меня уже и так голова кругом пошла, Он стал давить на кнопки звонков у себя на столе, и в кабинете снова появились Энн и Фил, На их лицах была написана тревога.
– Я ухожу, – твердо объявил Сэм. – И сегодня, тридцать первого июня, – да, да, тридцать первого! – возвращаться не намерен.
– Что?.. Вы домой, Сэм? – спросил Диммок.
– Нет, в заведение по соседству – знаете, «Вороной конь» на Пикок-плейс… пока доберусь, его как раз откроют. И будь я на вашем месте – на вашем, Д.Д., и на вашем, Энн и Фил, – я б махнул рукой на работу. Сегодня дурной день.
И Сэм выбежал из кабинета.
– Д.Д., – начала Энн укоризненно, – не надо было его отпускать, пока мы не решили окончательно насчет «Прекрасной дамы». Где его рисунок? – Она огляделась по сторонам. – Смотрите-ка, Д.Д., он, должно быть, унес его.
– Нет, не унес.
– Но его нет, Д.Д., значит, кто-то его унес.
Фил скривил губы в бледном подобии усмешки.
– Может быть, красно-желтый карлик, лапочка.
Диммок не обращал на них никакого внимания.
– Пегги, принесите мне две таблетки аспирина и стакан воды.
– Брось паясничать, Фил, – сказала Энн строго. – Это дело, а не игрушки. Д.Д„ унес кто-нибудь рисунок?
– Да. – Диммок говорил очень медленно, с трудом выдавливая слова и тяжело дыша. – Красно-желтый карлик. Схватил его и нырнул вон в тот шкаф.
Энн улыбнулась, но в улыбке ее был укор.
– Ну, Д.Д„ пожалуйста…
Последовал взрыв.
– Говорю вам, – во всю мочь заорал Диммок, – красно-желтый карлик уволок этот рисунок! Он нырнул… ах, чтоб тебя! – Опять загрохотали пневматические дрели, и Диммок, разом онемев, в ярости отшвырнул бумаги и забарабанил пальцами по столу.
Глава третья. Два волшебника
В Ковровом покое замка короля Мелиота сидели Мелисента и Нинет, делая вид, будто слушают игру Лэмисона на лютне. (А где же Элисон? Уж не спешит ли, в образе секретарши Пегги, к Диммоку с двумя таблетками аспирина и стаканом воды?) Лэмисон закончил свой номер замысловатым аккордом и несколькими фальшивыми нотами, потом встал и поклонился.
– Благодарю вас, Лэмисон, – снисходительно промолвила Мелисента. – Очень мило… но мы, к сожалению, не в духе. Можете идти.
Нинет бросила на него суровый взгляд.
– И постарайтесь выучить «Черный рыцарь взял мое сердце в полон».
Едва Лэмисон вышел, Мелисента сказала капризно:
– Кому он нужен, этот «Черный рыцарь»? Или любого другого цвета, какого хотите! До смерти надоели рыцари!
– Я и сама миллион раз это говорила.
– И вечно этот дурацкий лязг, гром, звон! Вечно им то пристегивают что-нибудь, то отстегивают. Чушь какая!
– И не говорите, – сказала Нинет. – Я себе все ногти обломала, когда помогала расстегивать сэра Мариса на Астолатском турнире. А потом он целый день говорил про геральдику, все говорил и говорил, и все про геральдику – я чуть не взвыла. Нет, мне куда больше нравятся чародеи.
– Ну, чародеи-то всем нравятся, Нинет, дорогая моя.
– Нет, я хочу сказать – профессионалы, настоящие волшебники.
Мелисента поморщилась.
– Они все такие старые…
– Да, но искусный волшебник, если очень его попросить, будет выглядеть на столько лет, на сколько вы захотите.
– Я знаю… И все-таки я бы чувствовала, что на самом деле он старый и плесенью припахивает…
– Вы только об одном и думаете – о своем Сэме.
– Все твержу себе, что не надо думать, – грустно сказала Мелисента. – Вчера было так чудесно! А сегодня… что там могло случиться?
– Нельзя ждать событий – надо самим их устраивать, – объявила Нинет.
– Но с моей помощью, сударыня, не так ли? К вашим услугам, высокороднейшая принцесса.
Тот, кто произнес эти слова, стоял перед ними, возникнув, по-видимому, из пустоты. Он был высок и хорош собой, в весьма, однако, зловещем стиле, – нос у него был длинный, острый, усы и бородка иссиня-черные. На нем было роскошное колдовское облачение со знаками зодиака, вышитыми золотой и серебряной канителью. У него был тот слишком тщательный выговор, который на любом языке звучит несколько по-иностранному.
