— Завтра вечером вы познакомитесь с семьей Жрецов Сигури, — сказал мне директор туземной школы. — Скажите им то, что вы только что сказали мне, и я уверен, что мы и в этот раз — может быть, даже больше, чем в предыдущий, — добьемся того, чтобы прием Пейотля был регламентирован, и заодно скажите им, что этот Праздник будет разрешен и что мы сделаем все возможное, чтобы дать им возможность собираться, и для этого обеспечим их лошадьми и продуктами, которые им понадобятся.
Итак, вечером следующего дня я отправился в маленькую индейскую деревушку, где мне обещали показать Ритуал Пейотля. Он происходил глубокой ночью. Жрец явился с двумя помощниками, мужчиной и женщиной, и двумя детьми. Он очертил на земле нечто вроде большого полукруга, внутри которого должны были действовать помощники, и закрыл этот полукруг толстым бревном, на которое велели сесть мне. Справа дуга завершалась каким-то отдельно очерченным закутком в форме восьмерки, и я понял, что для Жреца эта часть представляет собой Святилище. Слева была Пустота, и именно там находились дети. В Святилище поставили старую деревянную миску с корнями Пейотля, потому что для своих особых Ритуалов Жрецы не используют все растение целиком — во всяком случае, больше не используют.
Жрец держал в руках посох, дети — небольшие палки. Пейотль принимается после определенного числа танцевальных движений, когда его адепты в процессе религиозного Ритуала получают знак, что Сигури захотел войти в них.
Я заметил, что помощникам было трудно приступить к действию, и создавалось впечатление, что они не стали бы танцевать или танцевали бы плохо, если бы не знали, что в нужный момент Сигури войдет в них. Ритуал Сигури — это Ритуал творения, который объясняет, каким образом все находилось в пустоте, а пустота — в бесконечности, и каким образом они вышли оттуда в Реальность и были созданы. Ритуал заканчивается в тот момент, когда, повинуясь воле Божьей, они забирают Жизнь из тела. Вот что танцевали помощники, но дело не обошлось без долгого спора.
— Мы не сможем понимать Бога, пока он не коснется нашей души, иначе наш танец будет просто притворством, ПРИЗРАКОМ, — кричали они, — ПРИЗРАК, который преследует СИГУРИ, снова возродится здесь.
Жрец долго не мог решиться, но, в конце концов, достал спрятанный за пазухой мешочек и насыпал в ладони индейцев какой-то мелкий белый порошок, который они незамедлительно проглотили.
После чего вновь начали танцевать. Глядя на их лица в тот момент, когда они принимали растолченный в порошок Пейотль, я понял, что сейчас мне покажут нечто такое, чего я никогда раньше не видел. И я сконцентрировал внимание, чтобы не упустить ничего из того, что мне предстояло увидеть.
Помощники пригнулись к земле и стали похожи на два неодушевленных шара, стоящих друг против друга. Но старый Жрец, должно быть, тоже принял Пейотль, потому что в выражении его лица вдруг проявилось что-то нечеловеческое. Я увидел, как он потянулся и выпрямился во весь рост. Его глаза засверкали, и от него стала исходить необычная властная сила. Он несколько раз ударил посохом по земле, затем вошел в восьмерку, начерченную справа от Ритуального Поля. Кажется, в этот момент помощники, наконец, вышли из состояния неодушевленных шаров. Сначала мужчина потряс головой и ударил ладонями по земле. Спина женщины покачнулась. Тогда Жрец сплюнул, но это была не слюна, а выдох. Он шумно выбросил воздух сквозь зубы. И, под действием этого легочного сотрясения, мужчина и женщина мгновенно ожили и встали во весь рост. Однако, увидев, как они стоят лицом к лицу, особенно, как они — каждый — держатся в пространстве, словно помещены в карманы пустоты и разрезы бесконечности вдруг понимаешь, что это уже не просто мужчина и женщина, но два начала: мужское — открытый рот, щелкающие челюсти, красные, пылающие, кровоточащие десны, словно развороченные корнями зубов, вид которых заставляет повиноваться; и женское — беззубая личинка, со сточенными напильником коренными зубами, словно крыса в крысоловке, изнуренная течкой, бегает кругами перед грубым самцом; они намеревались столкнуться, неистово погрузиться один в другого, как все те, что сначала долго смотрят друг на друга, потом сражаются и, наконец, смешиваются перед нескромным и виноватым взглядом Бога, которого их действия должны понемногу оттеснить. «Ибо Сигури, — говорят они, — был ЧЕЛОВЕКОМ, ЧЕЛОВЕКОМ, который в космосе сотворил СЕБЯ САМОГО из СЕБЯ САМОГО, когда Бог его убил».
Это все, что произошло.
Но больше всего меня поразила их манера угрожать друг другу, убегать, сталкиваться, чтобы, в конце концов, согласно идти рядом. Главным было то, что эти начала находились не в телах, они не достигали, не касались тел, они упрямо оставались в виде двух нематериальных представлений, подвешенных за пределами Бытия, изначально этому Бытию противопоставленные, и эти начала создавали себе свое собственное тело, тело, где понятие материи улетучилось с помощью СИГУРИ. Глядя на них, я смутно вспоминал все, что мне говорили в Мехико знакомые поэты, преподаватели и художники всех направлений об индейской религии и культуре, и то, что я прочитал во всех предоставленных мне там книгах о метафизических традициях и преданиях мексиканцев.
— Злой Дух, — говорили Посвященные Жрецы Сигури, — никогда не мог и не хотел верить в то, что Бог — это не просто Бытие, доступное и исключительное, что в непостижимой сущности Бога присутствует нечто, помимо этого Бытия.
Это было именно то, что мне показывал Танец Пейотля.
Ибо я считал, что вижу в этом Танце больную точку всеобщего бессознательного. И это — вне Бога. Правой рукой Жрец прикасался то к своей селезенке, то к печени, и при этом стучал по земле посохом, который держал в левой руке. Каждому его прикосновению на заднем плане отвечала поза мужчины и женщины, то отчаянным и высокомерным согласием, то яростным отрицанием. Но когда Жрец взял посох сразу двумя руками и начал стучать по земле в более быстром темпе, они принялись ритмично приближаться друг к другу, отставив локти в стороны и соединив руки так, что те образовали два треугольника, которые пришли в движение. В то же самое время их ноги вычерчивали на земле круги и еще какие-то фигуры, напоминающие части цифр и букв — S, U, J, V. Цифры сводились в основном к форме восьмерки. Раз или два они не сходились, но пересекались, точно приветствуя друг друга. На третий раз их приветствие было более определенным. На четвертый — они взялись за руки, вместе сделали полный оборот, и, казалось, ноги мужчины ищут на земле места, куда ступали ноги женщины.
Они сходились так восемь раз. И, начиная с четвертого, их ожившие лица засияли. На восьмой раз они посмотрели в сторону Жреца, который стоял с властным и грозным видом на границе Святилища, там, где все встречается с Севером. Посохом он рисовал в воздухе огромную восьмерку. Но крик, который он испустил в тот же момент, вполне мог вновь вызвать страшные предсмертные родовые муки, отягощенные запоздалым раскаянием в грехах, описанные в найденной на раскопках в Юкатане древней поэме майя; вряд ли я когда-либо слышал что-то более звучное и раскатистое, указывающее, до каких глубин опускает человека Желание извлечь из мрака свое предвидение. И мне показалось, что я вновь вижу в бесконечности и как бы во сне, как именно Бог породил Жизнь. Этот крик Жреца был словно нужен для того, чтобы поддержать след посоха в воздухе. Не переставая кричать, Жрец перемещался, рисовал в воздухе всем своим телом, а ногами — все ту же восьмерку на земле, пока не замкнул ее со стороны Юга.
