— Есть, господин майор! — ответил голос адъютанта.
Порыв ветра поднял со стола три листа машинописной бумаги и сдул их на пол.
Пока майор их поднимал, снова посмотрел на улицу через грязное разбитое стекло. Он видел, как посыльный, отвечая адъютанту, поднялся, проскользнул под оконной рамой, исчез на какое-то время и внезапно оказался перед ним в помещении.
— Вольно, — сказал майор. Но это было сказано только по привычке. Посыльный, измученный ежедневной передачей сообщений, и без команды стоял перед ним вольно.
— Все в порядке? — спросил майор.
При этом он думал о своем мертвом ребенке. Несчастье, последствия которого были непредсказуемы. Постоянно добавлялось что-то, что он позабыл.
— Так точно!
— А гать?
Адъютант поспешил вмешаться и дать ответ:
— Удержать не удалось!
Он встал рядом с посыльным. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Два человека, договорившихся об одном деле. Молча, без слов.
Майор рассердился:
— Интересно!
— Да. — Адъютант рассматривал свои ногти. — Далеко выступающая точка. Упрекнуть за ее потерю некого. — Вдруг он взглянул на майора. — Я немедленно подготовлю соответствующее донесение в штаб дивизии!
На улице проревел тяжелый тягач. Земля задрожала. С потолка посыпалась пыль. Из окна выпал осколок стекла, звякнул о пол и разбился.
— По-видимому, усиление для артиллерийского полка, — сказал адъютант.
— Какого? — вопрос посыльного раздался как пистолетный выстрел.
Майор сердито приказал:
— Будете говорить, когда вас спросят! — Он повернулся к адъютанту: — Дайте, пожалуйста, карту.
Адъютант стал рыться на столе. Под кителем он носил сорочку с манжетами. Манжеты были грязные. По их краям тянулась серая кайма.
С напускным безразличием посыльный взглянул на карту. Голос адъютанта сказал:
— В конечном счете мы виноваты перед нашими людьми.
Его рука неопределенно показала на стол. При этом он не объяснил, о чем он на самом деле думал.
— Я убежден, — деловито заверил адъютант, — что наше мнение будет утверждено.
— Это мое дело!
— Извините, что вы сказали? — смущенно закашлялся адъютант.
Майор упрямо заявил:
— Я сказал: «Это мое дело!».
Он сложил ладони и почувствовал нездоровую влажность, как будто у него была температура. Сейчас же ему надо будет сходить к врачу. Мгновение он играл с этой мыслью. И действительно, он убедит врача, что болен. И с негодованием подумал: «Я же действительно болен».
— Хотите закурить? — обратился адъютант к посыльному. — Мы не имеем ничего против.
Он походил на обходительного человека, который везде чувствует себя как дома независимо от происходящего.
— Спасибо!
Посыльный начал тщательно набивать свою трубку. Когда она была готова, прикуривать не стал. Он не хотел рисковать. Жирная муха, ползавшая до этого по печи, полетела к окну. Она ударилась о стекло и упала на пол. Под полом что-то зашуршало, как будто там пробежала крыса.
— Так на чем мы остановились?
— Проводить ли контратаку или нет? — неожиданно ответил адъютант. Он поставил перед майором вопрос, словно выставил картину на аукцион. Во-первых. Во-вторых, адъютант уже предлагал: никаких контратак, не надо никем жертвовать. Посыльный напряженно смотрел поверх окна и ловил каждое слово.
— Но вам известен приказ? — спросил майор.
— Какой приказ?
— Держать позиции. Каждое вклинивание противника ликвидировать контратакой!
— Конечно, конечно, — согласился адъютант, как бы извиняясь.
Есть сотни приказов. Ни один солдат не может отказаться выполнить приказ, но может его забыть.
Майор думал о своем ребенке. Было бы справедливо, если другие тоже получили бы телеграммы. Он думал: «Я должен получить удовлетворение». Его ладони были все еще мокрыми, как будто он макнул их в воду. Боль можно заглушить, если за нее отомстить. Он хотел мстить.
— Исключений нет, — сказал он и увидел, как посыльный глянул на его стеклянный глаз, как будто ожидая, что тот вывалится.
— Господин майор! — Адъютант указал на карту, лежащую на столе. Его палец упирался в черную линию, ведущую через болото.
— Гать не имеет никакого значения. Это не дамба. Просто тропа из еловых бревен, — он показал на красный крестик. — Пулемет, бессмысленно выдвинутый вперед пост.
Майор больше ничего не хотел слышать. О чем пойдет речь сейчас, он уже знал. Бессмысленность этого поста. Узкая дорога по нейтральной полосе. Тонкие бревнышки, положенные одно с другим. Никакого прямого сообщения с остальной ротой. Между бревнами булькает трясина. Русский пулемет держит тропу под обстрелом. От взгляда противника ее не укрывают ни искусственные заграждения из листвы, ни какие-либо препятствия, которые бы ограничивали его сектор обстрела. Снаряды свободно падают на этот единственный путь сообщения. Затем — позиция: нагромождение вырванных из земли деревьев, бревен и кустарника. Никаких воронок — болотистая почва заплывает после каждого взрыва. Это чудо, что отделение там продержалось так долго.
— При этом рота очень ослаблена. Каждый человек на счету. Вы можете нести ответственность за контратаку? — заключил адъютант и убрал руку с карты.
Он ждал ответа. Теперь и посыльный понимал, о чем шла речь.
Майору было нелегко ничего не замечать. Он снова и снова пытался найти помощь своему ребенку. Его ребенок был убит. Этого он не может забыть. Это он сказал бы адъютанту в лицо: «Почему я? Чем я это заслужил? Я не приказал себе построить дом во французском стиле, как полковник артиллерии. Вы можете на него посмотреть в окно, вон там, позади, он стоит. Артиллеристы живут в грязных норах. Я не устраиваю ежедневно офицерских столов со свечами и белым фарфором. Не содержу любовницу. Не езжу регулярно в тыловой город. Ничего, кроме проклятых забот о батальоне. Я не хотел этой кампании. Я — частный человек. Моего ребенка убили. Моя роль ангела-хранителя сыграна…»
— Вы можете за это нести ответственность? — повторил адъютант свой вопрос.
— У нас есть пополнение.
Вдруг майор закричал:
— Достаточно солдат, чтобы пополнить роту!
— Так точно, господин майор.
Посыльный вздрогнул и побледнел. Он вспомнил о надежде, что они перемрут сами собой. Отвалятся. Один за другим. Один за другим, ранеными или убитыми отправятся в тыл. Пока остальных не сменят.
— Пополнение в размере взвода, — сказал майор нормальным голосом.
Адъютант сочувственно улыбнулся:
