Флип покачивало.
По набережной непрерывно шли люди.
Слышались голоса, смех, шарканье бесчисленных подошв, нежно фосфоресцировали керби, перемигивались цветные фонари. Голый урод с вдавленным носом не мог подняться на оживленную набережную. И в канал он тоже не мог нырнуть, потому что русло подсвечивалось донными фонарями, плыть бы пришлось на глазах многих людей.
Гай вынул носовой платок и осторожно провел им по округлому козырьку.
Платок промок, потемнел. Кровь, отметил Гай без особого удивления. И брезгливо бросил платок под ноги.
В высоком окне появилась Мутти.
Она ничего не могла увидеть в затемненной нише, но все равно махала рукой.
4
-Тебе будет интересно, – пообещал Дьердь.
От него пахло луком. Толстые губы обмаслились. Наверное, он только что пообедал. Но глаза смотрели остро – умные, холодные глаза. В их зеленоватой глубине угадывалась опасность. Впрочем, Охотником на крокодилов Дьердя прозвали только за то, что всю жизнь ему попадались недобрые девушки.
– Ты увидишь одного человека…
Ощущение опасности не исчезло.
– Если захочешь задать ему вопрос, сделай это через меня…
Конечно, Дьердь знал о Гае все. О его не сложившейся карьере космонавта, о месте дежурного администратора, об Увлечении биоэтикой. Разумеется, знал он и об аварии на Химическом уровне, и о том, что ген-карта Гая до сих пор не Подтверждена. И о том, что Гай не любит слепых и часто слушает передачи уродов, неважно, дают уроды бравурную музыку или отчитываются в придуманных успехах.
Дьердь много чего знал.
Санитарный врач по имени Ким Курагин, сообщил он Гаю, неожиданно дал признательные показания. Неожиданно потому, что ничего особенного от этого врача не ждали, он был приглашен для самой обычной проверки. Но, видимо, заговорила нечистая совесть. «И болевой порог у него ниже критики».
Дьердь подмигнул Гаю.
Ким Курагин занимался санитарным контролем Станций.
Выбор пал на него только потому, что по какой-то случайности он дважды в течение месяца побывал на одной и той же Станции.
Дьердь так и впился взглядом в Гая.
Всем известно, что работают на Станциях неделю, редко две. Иногда срок может быть продлен, но ненадолго. Южная Ацера считается пограничным районом, хотя разделительных линий там нет, просто раскиданы по лесам и по Камышовому плато военные посты. Чаще всего нелегалы проникают в Экополис как раз с Камышового плато. Работать на Станциях дольше указанного срока запрещено, иначе возникает риск незаконных сношений с уродами. А Ким Курагин ни с того, ни с сего в течение месяца дважды оказался на одной Станции.
– Понимаешь?
Еще бы. Гай понимал.
Он уже бывал на Станциях.
Спутниковая антенна, наблюдательная площадка на высоких опорах.
С наблюдательной площадки просматривается Язык, желтым узким ледником сползающий в долину. Зародышевый туннель плотно облегает корень Языка – никаких зазоров между дышащей плотью и шлифованным гранитом стен. А еще видны с площадки неубывающие толпы жаждущих. Они идут к Языку днем и ночью. Скрипят колесные повозки, клубятся тучи пыли, ревут тягачи.
– Тебе будет интересно, – повторил Дьердь.
Узким коридором, затылок в затылок, они прошли в служебную камеру.
Здесь было сумеречно. Пол, потолок, стены выкрашены в синий цвет. Стол, два пластиковых стула. Запах мочи. Со стула с неудовольствием поднялся старший следователь – Маркус, так было указано на служебном бейдже. Он опирался на костыль, красивое лицо напряжено. Чувствовалось, что костыль здорово влияет на настроение следователя. Его помощник – молодой курсант с чудесными, чуть подведенными глазами, тоже поднялся.
Санитарный врач валялся на полу.
Выглядел он неважно, неправильно. Ввалившиеся щеки – в грубой щетине, кожа обвисла. Глубоко удрученный несчастьями человек. Правая рука попала на ребро газовой батареи, несомненно слишком горячей, чтобы терпеть такое, но санитарный врач этого не чувствовал.
Дьердь усмехнулся:
– Нет, нет, он не умер. Просто он так пахнет.
И добавил:
– Плохая кормежка…
Будто в такой вот синей камере обделываются только потому, что в тюрьме плохо кормят.
– Дайте биоэтику лист допроса.
Маркус с сомнением посмотрел на Гая, но ослушаться не посмел.
Три плотных удлиненных листка легли перед Гаем. Четкая распечатка, жирные выделения. Некоторые фразы заклеены скотчем.
«В чем заключались твои обязанности?»
«Санитарный контроль. Станции доступны для пылевых бурь, в сезон дождей болота вокруг зацветают. Да мало ли. Мы должны постоянно следить за меняющимся бактериальным составом, экологической обстановкой».
«Как часто ты бывал в Ацере?»
«Раз пять. Да, точно, пять раз. Я специалист по указанному поясу».
«Как ты получил разрешение на вторичное посещение одной и той же Станции?»
«Как обычно. Через блок Связи. Я знаю о существующих запретах, но мы обязаны выполнять приказ. Это был конкретный приказ. Не я напрашивался на дежурство, мне приказали. У нас все, как у военных».
«Ты уже бывал у Языка?»
«Разумеется».
«С какой целью?»
«Я же говорю. Мы постоянно ведем забор проб. Это наша главная обязанность. Ради этого мы и вылетаем на недельные дежурства. Воздух, состояние почв, ветры, грунтовые воды».
«А передача лекарств? Это входит в функции санитарных врачей?»
«Нет, конечно. Но иногда мы присутствуем при официальной передаче лекарств. Мне тоже приходилось принимать участие в таких акциях».
«Какие лекарства ты передавал?»
«Не помню. Разные. И не передавал, а всего только присутствовал при передаче. Южная Ацера – сложный регион. Эпидемиологическая обстановка там напряженная. Как правило, лекарств туда везут много».
«Но ты же врач. Ты видел маркировку на ящиках и коробках».
«Ну и что? Зачем мне в это вникать? Это вовсе не входит в мои обязанности. Там самый широкий набор. Самые разные лекарства. Самые разные. Но их подбор – дело специалистов».
«Ты знаком с кем-то из уродов?»
«Конечно. Только мы так не говорим. Мы называем жителей Территорий остальными. Так от нас требуют. Так принято. И так рекомендовано Комитетом биобезопасности».
«А ты входил в личные контакты с остальными? Общался с ними?»
«И это мне приходилось делать».
«С кем? Когда? Где?»
