— Рест, у тебя на двоих больше, чем положено по уставу, — сказал сотник. — Справишься?
Десятник заморгал и снова вынул изо рта трубку, вытянув руку так, словно хотел подать ее командиру. Рават инстинктивно отшатнулся, но солдат улыбнулся, поняв, что вопрос был шуткой. Сотник шутил редко.
— Раздели людей на тройки, назначь тройников. Ты, Дорваль, займись пехотой. Все то же самое.
Названный Дорвалем детина с медвежьими плечами и широким поясом топорника вытянулся перед ним по стойке «смирно», из-за чего Равату пришлось еще выше задрать голову.
— У тебя люди из двух разных родов войск, но лучше их не смешивай. Пусть тройки будут легкие и тяжелые, так лучше. И тоже назначь главных… Да, и на этот раз никаких женщин. Глупая была затея, больше ее не повторяй. Лучше поставь обеих лучниц в одну тройку, под начало Астата. Легче будет иметь их на виду… Все.
— Слушаемся, господин.
Солдаты не спеша ушли. Рават долго смотрел, как они неторопливо направляются в сторону жилых помещений. Маленький командир конницы выглядел рядом с топорником словно мышь рядом с барсуком. Интересно, откуда берется подобная медлительность, подумал сотник. Новым солдатам она была несвойственна, но постепенно «остывали» все. Ходили не торопясь, говорили медленно, жевали так, словно еда склеивает челюсти, делали все размеренно, без спешки. Но только внутри ограды, за нею от медлительности не оставалось и следа. Словно, пребывая на территории заставы, они берегут силы на потом. До того момента, когда потребуется действовать…
Впрочем, он и сам не исключение.
Стоя посреди двора, он увидел несущую вьюки Биренету. Походка была несколько неуклюжей, ноги лучница ставила пальцами внутрь. Если бы не рост и полнота, она могла бы показаться вполне симпатичной. Правильные черты лица, кудрявые длинные волосы, небрежно связанные в узлы, широкой волной опускаются аж до половины спины.
Легионеров женского пола он недолюбливал, хотя они, как правило, были великолепными лучницами — ибо в войско брали только таких. Иначе кто бы взял настолько неловких и медлительных солдат? На недостаток сил и выносливости обычно закрывали глаза, но взамен требовалось умение всегда попадать «в яблочко». Такое умение Рават не мог не ценить… но все же он отрицательно относился к участию женщин в сражениях. Другое дело — на заставе. Девушки-солдаты, не слишком усердно защищающие собственную невинность, никогда не помешают. Хотя Биренета была хорошим солдатом не только, гм, на заставе… Он вынужден был это признать. Странная женщина, не боящаяся никого и ничего. Ее лишили звания десятника и перевели в Эрву из Алькавы после того, как она врезала собственному командиру щитом по голове, перед этим назвав его трусом. Впрочем, без каких-либо на то оснований. Видимо, у нее был «критический день». Болезненное кровотечение. Солдат…
Однако с присутствием женщин в легких пехотных подразделениях он мирился. Такие, как Биренета, могут быть и топорниками. Но женщина в коннице — нет, этого он не понимал. И в еще больший гнев приводил его тот факт, что, пока он торчал в Алькаве, его конные лучники оказались под началом… именно женщины! Полный наихудших предчувствий, он откровенно опасался за своих людей.
Впрочем, по правде говоря, это были скорее ее люди.
Какие мерзкие мысли. Рават раздраженно зашагал к себе. Достал из сундука пояс с мечом, забрал лук и стрелы, после короткого раздумья прихватил легкое копье. Будучи офицером, он пользовался этим оружием крайне редко. Однако теперь у него так мало конников, что во время атаки еще одна пика лишней не будет. Взял рукавицы и мешок с несколькими мелочами. Второй мешок, пустой, предназначил для провизии. Сверху положил легкий шлем и, бросив туда же плащ, пошел на конюшню выбрать лошадей.
Прежде чем отправиться в путь, они, как велела традиция, поделились друг с другом своими проблемами, каждый изложил свои соображения и претензии, если таковые у него имелись. В походе нет места взаимной неприязни; нельзя брать с собой в Опасное путешествие затаенную злобу или обиду. Армектанцы искренне верили, что Непостижимая Арилора — Военная Судьба — отворачивается от тех, кто, стоя в вооруженном строю, питает к товарищам по оружию скрытую обиду. Времени было мало, но солдаты выкроили несколько минут, чтобы посидеть полуобнаженными в большом обеденном зале, выпить вина, пошутить. Заглянул туда и Рават, словно забыв о своем звании; он стал командиром этих людей, и вскоре ему предстоит распоряжаться их жизнью, однако сейчас старый обычай требовал поравняться с ними и показать, что, несмотря на войну и волю Непостижимой Арилоры, все солдаты равны независимо от степеней и званий. Снимать доспехи он не стал, но с легионерами выпил и даже, решившись на откровенность, пробормотал что-то вполголоса о жгучей тоске по жене, которую не видел уже год. Солдаты оценили этот поступок, поскольку сами, замкнувшись в себе, редко когда демонстрировали какие-либо чувства.
Среди щитоносцев был один громбелардец, крепкий, светловолосый, могучий, как и его топор. Сначала, крайне плохо владея армектанским языком, он не мог понять странных традиций и обычаев. Да и позднее, уже усвоив значительный словарный запас, он не вполне понимал, что ему пытаются объяснить. С точки зрения громбелардца, все обстояло куда проще, чем считали его новые товарищи по оружию. Есть война, и есть смерть собственная или врага. Теперь же ему предлагалось поверить, что военную судьбу и везение можно обернуть против самого себя или же, наоборот, приобрести. Говорили, будто война — это еще одна странная сущность, висящая между миром и Шернью, самая могущественная из всех, ибо даже Шернь ей подчиняется. Мол, война — это нечто живое, бывает злобной, бывает милосердной… Этого громбелардец не в силах был понять. Его смущала и несколько беспокоила символическая нагота солдат перед походом, свидетельствовавшая о чистоте совести и помыслов. Но теперь он сидел вместе с остальными, почесывая широкую волосатую грудь и потягивая вино из кружки. Однажды, пересилив собственные предубеждения, он вдруг заметил, что одновременное обнажение тела и души делает человека странно беззащитным перед товарищами — и тем самым усиливает доверие к ним… У всех собравшихся в зале были какие-то свои проблемы и обиды, которые обычно скрывались, так же как и нагота. Иногда нужно раскрыться. Даже если не веришь в могущество Арилоры…
Перед тем как выехать с заставы, все конники сели посреди двора, касаясь земли руками, чтобы, согласно торжественному обычаю конницы, немного помолчать и мысленно попросить Непостижимую Госпожу — свою Военную Судьбу — о том, чтобы она позволила всегда касаться земли именно так, ладонями, мягко и охотно, но никогда — окровавленным лбом после падения с коня.
За ворота первым выехал Рават. Солдаты двинулись следом. Сначала шла пехота, тяжелая и легкая, потом следовала конница, приноравливаясь к размеренному шагу идущих впереди. Они вышли как на параде, ровными тройками. Лишь когда ворота закрылись, движение стало более непринужденным.
Рават остановил коня, отряд прошел мимо. Зная, что его никто не видит, он позволил себе слегка улыбнуться. Его беспокоил смешанный состав отряда, но это укрепляло дух, боеспособность и выправку солдат. Тяжеловооруженная пехота — в открытых кирасах, с короткими мечами в окованных железом ножнах — несла только свои топоры и небольшие сумки с провиантом. Лучники в наброшенных на кольчуги мундирах выглядели не столь грозно, зато куда более задиристо: ярко серебрятся шлемы, у плеча угрожающе торчат белые оперения стрел. И наконец, конница на горячих гнедых лошадях, в легких чешуйчатых доспехах, покрытых накидками, такими же, как у лучников, с притороченными к седлу копьями, с луками и стрелами в колчанах. Последняя тройка вела вьючных лошадей, груженных неудобными и ненужными в походе щитами тяжелой пехоты. Мелькнули утопающие в голубых прямоугольных полях серебряные звезды Вечной Империи.
