— О Каллен, как мило с твоей стороны. А ты что будешь на десерт?
За кофе с тортом мы обсудили все на свете. Говорил Дэнни так же, как писал: неторопливо, с хохмами, с постоянной самоиронией. Себе он явно представлялся эдаким счастливчиком, заброшенным в изумительный, алогичный мир с единственной целью — хорошенько осмотреться, руки в карманы, и удивленно присвистнуть.
Впервые познакомившись с ним, я приняла его манеру за наивность, но это была не наивность, а здоровое, ни капли не испорченное умение удивляться. Для Дэнни Джеймса жизнь была удивительной — или, по крайней мере, полна поводов для удивления. Посмотрев на свалку, он мог обомлеть от безумного сочетания цветов — там, где я, поддавшись на его уговоры взглянуть, все равно видела только свалку. Не плохую и не хорошую, просто свалку! Причем эта его манера не раздражала и не была такой уж заразной. Обычно это вообще не бросалось в глаза, пока вы не замечали заинтересованно-спокойный карий взгляд, устремленный на какую-нибудь очередную «диковинку», и довольную улыбку в уголках рта.
Постепенно я даже привыкла надеяться на появление этой улыбки; собственно, только так я могла догадаться, что у него на уме. Как я уже говорила, очень трудно было понять, когда он сердится, и немногим легче — когда он чему-то рад. Не в том дело, что лицо его было настолько невыразительное, — скорее непроницаемое, с редко меняющимся выражением удивления; эти правильные черты умели хранить тайну — свою или вашу — лучше всех на свете.
— Ладно, Дэн, хватит в молчанку играть: как там итальянские контессы[12], ничего?
— Насчет контесс не в курсе. Они на баскетбольные матчи не часто захаживают. Есть, правда, одна особа…
Он умолк и отвернулся. В смущении?
Ясно-понятно. Значит, есть одна особа. И?
Я машинально извлекла следующую сигарету. Моя Дневная норма достигала двух пачек в день и угрожала перевалить за этот рубеж, тогда как до аборта я и пачки не выкуривала.
Дэнни перевел взгляд на меня, улыбнулся и пожал плечами:
— Каллен, с этим делом у меня… очень тяжело. Веришь или нет, но после смерти Эвелин я вел себя очень сдержанно. То есть, конечно, с кем-то спал я, да и со мной кто-то спал — улавливаешь разницу? — но гораздо реже, чем можно было бы подумать. До недавнего времени я и не хотел ничего более серьезного. Вокруг было столько интересного, да хоть жизнь в Европе. Мне кажется, теперь это будет очень медленный процесс — найти кого-нибудь, с кем, как говорится, провести остаток дней.
Изо рта у меня торчала сигарета, и я щурилась от дыма, который стлался вдоль щеки.
— Но, похоже, такой человек нашелся?
— Не знаю. Честное слово, я много об этом думал. Между нами говоря, с женщинами мне почти всегда как-то не по себе. Не по себе, и все тут! Часто у меня такое ощущение, будто я говорю что-то не то или веду себя как-то не так — даже когда точно знаю, что нравлюсь им. Вот ведь глупость. Как маленький мальчик первый раз в танцклассе с партнершей — какую руку куда?
Мы улыбнулись друг другу; нам было очень хорошо и уютно вместе.
— Дэнни, но ты ведь уже был женат. И должен, по идее, знать все ходы.
— Скорее только некоторые. К тому же за то время, что был женат, я только и успел понять, что мне это нравится. Но как раз тут-то все и закончилось.
— Дэнни, ты умный и добрый, так растолкуй мне, пожалуйста. Почему у всяких уродов все всегда получается? И почему хорошие люди зачастую страдают? Вот уж кто не заслуживал потерять жену, так это ты.
— Все гораздо сложнее, Каллен, — тихо и печально отозвался он. — Иногда и хэппи-энд случается.
— Да ну? Может, и случается — но очень редко. Торта еще хочешь? Пожалуйста, скажи «да».
— Конечно.
«Одну особу» звали Дрю Конрад. Ничего ж себе женское имечко. Но она работала фотомоделью, и это многое объясняло, по крайней мере для меня. Последнее время все мои знакомые мужчины переключились на фотомоделей. Мое определение фотомодели? В голове ни бум-бум, зато зубки хорошие.
— Чем она занимается в Италии, кроме позирования?
— А что, Каллен, тебе не нравятся фотомодели? Почему бы, кстати, самой не попробовать? Зарабатывала бы уж точно побольше, чем в этом своем журнале. Данные-то все налицо!
— Согласна, налицо, но я очень нервничаю, когда меня разглядывают. К тому же мне как-то не хочется всю жизнь позировать на капоте автомобиля в фиолетовых трусиках. Только посмотрите, парни, все это может быть ваше, если купите новый «фиат»! Какая залепуха. Я, конечно, не идеал, но залепухи бегу как огня. А фотомодели без этого шагу не ступить. Ой, прости, что так наезжаю на твою Дрю Конрад. Ну и какая она из себя?
Высокая брюнетка. Мы встретились на вечеринке в Милане.
— И?
— И… ну, в постели все путем.
— И?
Я впервые задалась вопросом, каков Дэнни в постели. По-моему, он догадался, с чего это я уставилась на него так сосредоточенно, потому что отвел глаза и заерзал на стуле.
Секс мне нравился. Еще мне нравилось мое алоэ в горшке и «Международная блинная». Хотя весь мой опыт интимного общения почему-то ассоциировался у меня с каким-нибудь новым киношедевром, от которого все без ума. Ты усаживаешься в зале, рассчитывая, надеясь, что это действительно будет о-го-го. Но вот на экране надпись: «Конец фильма» — и ты выходишь из кинотеатра, моргая от внезапного света, устало и немного разочарованно, недоумевая, из-за чего весь сыр-бор.
Лично моя постельная биография складывалась из эпизодов, грубо говоря, «кроличьих» и «вымогательских». Секса по-кроличьи — с угарным энтузиазмом, предсказуемостью и неоригинальностью — я накушалась очень быстро и воротила нос при первых же знакомых флюидах.
Что до вымогателей, то полку их лишь прибывало: марш в койку, а не то я впаду в депрессию до конца жизни… по крайней мере до утра. У Петера это выходило особенно убедительно, и каждый раз я ничего не могла с собой поделать.
Так вот, оценивая Дэнни по этой мерке, я понимала, что едва ли мне представится повод обвинить его в «кроличьем» или «вымогательском» подходе; но даже при самых теплых чувствах к нему определенные сомнения у меня оставались.
— Каллен, я что-нибудь не то сказал? — Да нет, ерунда. Просто я думала о сексе.
Он улыбнулся одними глазами и подмигнул — в жизни не видела такого обаятельного подмигивания.
— Каллен, окажись я с тобой в постели — просто растерялся бы. И знаешь почему? Я бы на тебя все глаза проглядел, ни на что большее меня бы уже не хватило.
Сказано это было с таким юмором и теплотой, что мне тут же захотелось встать и обнять его, крепко-крепко. Так я и сделала. Он тоже обнял меня, и я глазом не успела моргнуть, как уже ревела в три ручья.
