Аня с Иваном были знакомы с детства: вместе играли в песочнице, вместе катались на ледяной горке, ходили в один детский сад, а затем в школу. Все друзья привыкли, что место около неё прочно занято. Если находились смельчаки, Оболенский расправлялся с ними, как говорится, «без шума и пыли», однако сказать, что он влюблён в Птицыну, было бы преувеличением. Может, не хватало для этого какой-то мелочи, толчка извне: не было достойных соперников, да и сама Аня чётко соблюдала статус-кво. Она привыкла видеть в Оболенском просто хорошего друга. Кстати, таким же хорошим давним другом был для неё и Саша Ветров. Он жил в том же дворе и учился в той же школе, только был старше на год.
Очевидно, из-за этой разницы в возрасте, смешной для взрослых, но для школьников часто совершенно непреодолимой, Ваня всегда оставался чуть более близким Аниным другом, чем Саша. Когда Ветров это замечал, он завидовал Ивану. Не всегда, конечно. Но бывало. Например, Оболенский с Аней могли сцепиться, поругаться и сохранить отношения прежними, а Саша не решился бы на такое никогда.
Но была и ещё одна причина, по которой Ветров, во всех отношениях старший в их компании, иногда чувствовал превосходство над собой Ивана. Причиной этой был счастливый характер, которым Оболенский, бесспорно, обладал с самого детства, — характер, не дававший сорваться в уныние и запаниковать в самых трудных и безвыходных ситуациях. Ветров так не мог. Ему приходилось убеждать себя, брать в руки и пытаться не отчаиваться, а Иван, обладавший бесценной способностью видеть положительные стороны в любом конечном результате, даже и не думал ни о чём таком, он просто искал выход и находил его, принимал решения и выполнял их, не тратя ни сил, ни времени на сомнения. Отчаяние и самокопание были не его стихией.
Жизнь слишком коротка, считал он, чтобы усложнять её ненужными терзаниями. Не сложилось так не сложилось, в другой раз сложится, а приобретённый опыт можно положить в копилку. Только вот часто ли пользовался Иван этой копилкой? Впрочем, это вопрос отдельный. Опыт есть опыт, когда-нибудь да пригодится. «Случайные открытия делают подготовленные умы», сказал однажды великий математик Блёз Паскаль, и Иван был совершенно согласен с этим утверждением. Просто время его открытий, наверно, ещё не пришло.
Однако вернёмся к нашим героям. Как раз сегодня эта счастливая способность Оболенского — во всём видеть позитив — вдруг изменила ему. Он пребывал в дурном расположении духа. Если бы сейчас на него снизошло поэтическое озарение, а в руках оказались перо и бумага, то непременно написал бы что-то подобное пронзительным строкам обожаемого им Пушкина:
Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страдания,
Плоды сердечной пустоты.
И причиной тому была, как мы уже знаем, именинница, Аня Птицына — очаровательная девушка, с длинными тёмно-русыми волосами, зелёными глазами, жизнерадостная и общительная, везде и всегда притягивающая восхищенные взоры многих ребят.
Давняя дружба и взаимная симпатия Птицыной и Оболенского с годами только крепла, но могла ли она перерасти в более сильное чувство, зависело только от них самих. А пока все перипетии этих сложных отношений наблюдал исключительно их друг Саша Ветров. Эта троица была практически неразлучна. Они часто ездили на Поклонную гору кататься на роликах, играли в волейбол большой компанией на ближайшей площадке, а то и просто гуляли по городу, болтая обо всём на свете.
Саша поступил в Московский инженерно-физический институт, когда Иван и Аня ещё учились в одиннадцатом классе. Как они ему тогда завидовали — взрослому, самостоятельному человеку! Но вот прошёл год, и теперь они тоже студенты, ничуть не хуже. Иван — первокурсник МГУ, будущий программист. Аня хотела стать врачом и готовилась поступать в медицинский, но буквально накануне экзаменов один знакомый, который там уже учился, провёл её с собой на занятия в «анатомичку». И это был конец её ещё не начавшейся карьеры врача. Шок от увиденного был настолько велик, что Аня ничего не хотела слушать. Выбрав специальность финансиста и бросив все силы на подготовку, она поступила в Финансовую академию.
И вот сегодня, 25 сентября, в день своего семнадцатилетия, она собрала у себя дома новых знакомых, тех, с кем ей предстояло учиться пять лет. Разумеется, среди приглашённых были и Саша с Ваней, но присутствие однокурсников нарушило привычное равновесие сил. Для Оболенского праздник стал мучением. Первый раз в жизни он чувствовал себя не то что не в своей тарелке, а попросту обманутым. Сработал принцип «непокорённой вершины». Аня ясно дала ему понять, что дружба дружбой, но сердце её свободно. Она кокетливо принимала ухаживания студентов-однокурсников, чем просто уничтожала Оболенского.
Саше Ветрову не нужно было объяснять, что происходит с его другом. Он всё понимал. И поэтому в самый разгар вечера, не удержавшись, шепнул Ивану:
— Оболенский, расслабься. Аня уже выросла из-под твоей опеки. Ты ведь тоже за своими однокурсницами ухлёстываешь. Забыл? Сам рассказывал.
Иван отмахнулся. Какие однокурсницы? Ерунда это по сравнению с Аней. А её того и гляди могут взять и увести. У него просто руки чесались накостылять по шее всем этим новым знакомым, один только Ветров и мог его удержать. Не устраивать же, в самом деле, на дне рождения бой без правил. Да и какие права на Аню мог предъявить Оболенский? Только давнюю дружбу, а это дело добровольное.
После ухода гостей Саша снова выручил. Незаметно показав Ивану кулак и предотвратив таким образом выступление насчёт однокурсников, он взял инициативу в свои руки:
— Анют, давай попьём чаю. Я в холодильнике у тебя видел шикарный торт.
— Ой, конечно, — всполошилась именинница, — я про торт совсем забыла.
Друзья отправились на кухню и через несколько минут уже пили горячий крепкий чай. Ваня, нахмурившись, молчал. Саша, стараясь сгладить напряжение, расхваливал торт, однако надолго его не хватило, и он тоже молча уткнулся в чашку.
— Ванюш, ты чего такой невесёлый? — спросила Аня, пытливо посмотрев на Оболенского.
Она уже давно поняла причину. Ей даже стало неловко оттого, что невольно испортила Ивану настроение, но, честно говоря, она не ожидала, что невинное кокетство перед однокурсниками так заденет его. Хотя нет, наверное, ожидала. Надо знать женщин. Видно, прав был Ларошфуко, сказав, что ум у большинства из них служит не столько для укрепления благоразумия, сколько для оправдания безрассудств.
— Со мной всё в порядке, — сухо ответил Иван. — Мне весело. Ха-ха-ха.
Саша напрягся: вот, опять они за своё. Пока не выскажутся, не успокоятся.
— Вань, давай начистоту, — примирительно начала девушка. — Мы давно знаем друг друга. Вы с Сашкой мои самые лучшие друзья. Но это не значит, что я должна надеть чадру и сидеть в уголке, когда другие развлекаются.
Оболенский некоторое время молчал, нервно постукивая пальцами по столу, и на лице его ясно отражалась кипевшая внутри буря. Саше вдруг сделалось смешно. Ему на минуту показалось, что он присутствует на семейных разборках.
