Он посмотрел на Дейрдре. Она разрумянилась так, что не только щеки, но и подбородок у нее стал совсем розовым. Дейрдре…
Девочка ясноглазая
С кудрями белокурыми
И щеками пурпурными.
Ее зубы белы как снег,
Ее губы красны как кровь.
Много крови из-за нее
Будет пролито среди Уладов.
Так звали роковую женщину из ирландской саги, красавицу из-за которой погибло много героев.
…По вине твоей будут оплаканы
О, женщина желанная,
Смерть Фиахны, сына Конхобара
И уход от Уладов Фергуса,
Красотой твоей будут вызваны…
И сама в своей горькой ярости
Ты решишься на дело страшное…
Милая московская Дейрдре, смешная и трогательная в своей куцей куртке и синем картузике, улыбалась своему Найси, который тоже не был похож на героя саги, у которого «щеки как кровь, волосы, как ворон, тело как снег». Когда он обнял ее за талию, она уткнулась лицом в его плечо и зажмурила глаза, вдыхая аромат его тела, перемешанный с запахом дыма.
Найси чувствовал, что ничего, кроме Дейрдре не существовало. Колбаскина хотелось послать на все три буквы, как и всю эту замороченную тусовку. Как всегда бывает, поначалу все виделось таким ярким, необычным, веселым и пьянящим. Но постепенно Найси начинал замечать, что из разу в раз повторяется одно и то же, Колбаскин заговаривается, особенно когда его «заносит», он выдает одни и те же мысли, от которых кисло во рту становится.
Песни на непонятных языках сначала казались чуть ли мистическими заклинаниями, потом их по созвучию переделали на русский манер и бретонскую застольную про сидр стали петь по-нашему: «Пей, Сидор, водку из горла, ла-ла! Пей Сидор водку из горла!», причем особо остроумные переделали «Пей Сидор» на совсем уж дурацкий манер, поменяв местами первые буквы. Песня стала нетаинственной и неинтересной. Вообще Найси замечал за внешним миром удивительное свойство: все, что казалось поначалу ярким и притягательным, при ближайшем рассмотрении тускнело и выцветало. То, что завлекало и от чего захватывал дух, становилось понятным и знакомым, и тут же в глаза лезли всякие недостатки, которых раньше почему-то не было видно. Тогда Найси стукал себя по лбу и говорил «Опять фигня какая-то!». Приходилось искать что-то новое и наделяться, что хоть оно не подведет.
Так же бывало и с людьми. Взять того же Колбаскина. Поначалу Найси просто млел от него: этакий гуру, или, по-ирландски выражаясь, сенхан, который глаголит правильные вещи, в которых, конечно же, разбирается только он один. А потом оказывается, что это всего лишь очередной облом, человек, который на чем-то своем зациклился и повторяет одно и то же, как заведенный. Ну почему люди все такие? Других что ли не делают? То же самое было и девушками. В каждой поначалу мерещилась какая-то загадка, с каждой было поначалу ну просто безумно интересно! Хотелось сделать ей приятное, хотелось душу ей всю отдать… А потом начиналось: то одно, то другое. То одна без тебя не может и названивает каждый день, пока не надоест со своим вниманием и заботой, то другая хочет, чтобы ты все для нее делал, в лепешку разбивался ежедневно, а ты в мальчика на побегушках превращаешься, то третья… С третьей постоянно что-то случается и ты должен то ее утешать то выручать. И главное: не всегда от них легко можно отвязаться.
Ну ладно, эти все… Ладно. Но Дейрдре-то не такая!
4
В электричке озябший Найси слегка отогрелся. Но сел рядом с Дейрдре, которая зевала, не успевая прикрывать рот ладонью. От свежего лесного воздуха всех разморило, Конхобар спал с открытым ртом, запрокинув голову, а Фергус с Сетантой думали, что бы такого запихнуть ему в рот для пущего прикола. Фергус предлагал яблоко, а Сетанта — сигарету. И то и другое было не смешно и глупо. Вообще настроение у всех было какое-то подавленное, но вот с чего — никто не мог сказать. Вроде бы все хорошо, но что-то их всех напрягало, как будто они на этот раз сделали в лесу то, чего делать не следовало. Копнули не там? Будто нечистую силу вспугнули. Нет, бред, конечно… А все равно давит.
Дейрдре прижалась к Найси, долго пристраивала голову у него на плече. Найси поцеловал ее в коротко остриженную макушку и прошептал:
— Слушай, у тебя с предками как?
— Нормально.
— А они отпустят тебя денька на три?
— Куда? К тебе?
— Нееее! У меня маман совсем крышей поехала. Затрахала меня уже. В Питер.
— А что мы там будем делать?
— По Невскому гулять. На кораблике кататься.
— А жить где?
— У Сашки Денье. Я про него тебе рассказывал, он классный, к нему всегда вписаться можно. Он меня давно звал.
— А это удобно?
— Если бы не удобно было, он бы не звал. У него квартира большая такая, в старом доме на Шпалерной. У него вечно кто-то тусуется, люди приезжают, живут неделями. Главное, интеллигентная такая семья, а кого только к ним не заносит. Увидишь… А сам он такой прикольный! Я сначала думал, что он еврей: маленький такой, черненький, нос как полагается, а оказалось, что у него все русские, только прадедушка француз. Он мне фотку показывал своего прадедушки в молодости — ну вылитый Сашка.
— А что он вообще делает?
— Историк. На третьем курсе уже. Хочет курсовую по истории Французской революции писать Он все копает-копает, пытается свои семейные архивы раскопать. Этот его прадедушка приехал в Питер еще до революции, строил там чего-то; инженер был или типа того. Ну а потом революция, все дела, он остался в России, все что было, у него отняли, он себе только архив оставил. Там тысячи бумажек еще со времен царя Гороха… Вот Сашка и разгребает. А у этого самого прадедушки кто-то из дальних предков был дворянин, сейчас не помню… Представляешь, там вся переписка сохранилась с восемнадцатого века. Я не знаю, зачем прадедушка это все в Питер волок, такой же, наверное, был прибабахнутый, как Сашка. Там все было переложено картонками, папиросной бумагой, чтобы не испортилось. Причем никому это было не интересно, так и лежало в сундуке. Так Сашка такие фишки раскапывает! Помнишь, я тебе давал почитать байку про мужика в туалете? Или про Французскую Революцию, как они захватили погреб с вином? Может, он еще чего-то раскопал. Он эти бумажки пинцетом берет, чтобы не рассыпались. Чем-то обрабатывает, копии снимает. Эй, ты спишь?
— Ага… — Дейрдре дремала и уже плохо понимала, что там шепчет ей Найси.
— …Давай сейчас к твоим заскочим, отпросишься у них дня на три, соберешь, чего надо и на вокзал. Как раз на ночной поезд успеем, утром будем у Сашки… А? — он слегка толкнул ее плечом, чтобы разбудить.
— Я не знаю, — пробормотала Дейрдре. — Может, отпустят, а может и нет… А ты-то матери говорить будешь?
— Да пошла она… Задолбала…
Дейрдре, похоже, заснула окончательно, и Найси решил, что как-нибудь сумеет обаять ее предков. Даст им Сашкин телефон в Питере — звоните, поверяйте, если надо. С деньгами только как-то неприятно: на плацкарт туда-обратно еще хватит, а там на что жить? У Сашки занять? Неудобно, неизвестно потом как возвращать, Сашка редко в Москву ездит. Ладно, может, удастся заскочить домой, взять из ящичка заначку, так чтобы мать не успела начать свои воспитательные занудства.
