Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

Наш стол чуть не залезал на сцену. Зал был полон выпивки,смеха и деланных воплей ужаса, когда официанты-вампиры обходили столы. Иподводная струя страха. Тот захватывающий ужас, который охватывает вас наамериканских горках и фильмах ужасов. Безопасный ужас.

Свет погас. По залу прокатились вскрикивания, высокие,возбужденные. На миг воцарился настоящий страх. Из темноты донесся голосЖан-Клода:

– Добро пожаловать в “Запретный плод”! Мы здесь, чтобыслужить вам. Чтобы воплотить ваши самые запретные мысли.

Голос его был как шелковый шепот в глухой ночной час. Чертпобери, он отлично знал свое дело.

– Случалось ли вам думать, каково было бы ощутить моедыхание у себя на коже? Губы мои, скользящие вдоль вашей шеи. Жесткоеприкосновение зубов. Сладкую, острую боль укола клыков. Сердце ваше бьется умоей груди. Кровь ваша течет в мои жилы. Вы делитесь собой. Даете мне жизнь. Изнаете, что я буквально не могу жить без вас – всего вашего существа.

Может быть, из-за интимности темноты, но я чувствовала, чтоон говорит только для меня, мне одной. Я была для него избранной, особенной. Ноэто была неправда. То же самое чувствовала каждая женщина в клубе. Все мы былиего избранницами. И в этом, наверное, было больше правды, чем в чем-нибудьдругом.

– Наш первый джентльмен сегодня разделяет вашифантазии. Он хотел узнать, каковы на вкус сладчайшие из поцелуев. И он пришелсказать вам, что это чудесно. – Он дал молчанию наполнить тьму, и оно длилось,пока стук моего сердца не стал невыносимо громким. – Сегодня с нами Филипп!

– Филипп! – шепнула Моника.

Ахнула вся публика, как заклинание отовсюду неслось:“Филипп, Филипп…” Звук поднимался из темноты, как молитва.

Медленно стали зажигаться лампы, как когда кончается кино. Вцентре сцены стоял человек. Торс его обнимала белая футболка. Не качок, ноотлично сложен. Ничего особенного. Кожаная куртка, джинсы в обтяжку и сапоги.Такой мог войти прямо с улицы. Густые каштановые волосы заметали плечи. Всумеречном молчании поплыла музыка. Человек задвигался ей в такт, медленновращая бедрами. Он стал выскальзывать из своей куртки, почти как в замедленнойсъемке. В тихой музыке стал ощущаться пульс. И под этот пульс двигалось,раскачиваясь, его тело. Куртка соскользнула на доски сцены. Он минутунеподвижно смотрел на публику, давая нам увидеть то, на что было посмотреть.Шрамы охватывали сгибы обеих рук, и кожа превратилась в валики соединительнойткани.

Я сглотнула комок в горле. Не знаю, что будет дальше, ноставлю что угодно, что мне это не понравится.

Он обеими руками откинул с лица длинные волосы.Раскачиваясь, двинулся по краю сцены. Остановился около нашего стола, глядявниз. И шея его была похожа на руку наркомана.

Мне пришлось отвести глаза. Эти аккуратные следы укусов,тонкие шрамы. Я посмотрела и увидела, что Кэтрин пялится себе в колени. Моникаподалась вперед на стуле, приоткрыв рот.

Он сильными пальцами схватил футболку и стал ее стягивать.Она сползла, разрываясь по швам. Вопли публики. Его звали по имени. Онулыбался. Улыбка была дразнящая, сияющая, сексуальная, как тающая во ртуконфета.

И на гладкой голой груди тоже были шрамы: белые, розовые,новые, старые. Я только глазела с отвисшей челюстью.

– О Боже! – шепнула Кэтрин.

– Правда, он великолепен? – спросила Моника.

Я поглядела на нее. Широкий воротник съехал, открыв дветочечные ранки, довольно старые, почти зажившие. Этого только не хватало.

Музыка взорвалась адским ритмом. Филипп танцевал, вертясь ираскачиваясь, вкладывая силу своего тела в каждое движение. У левой ключицы еговиднелась белая масса шрамов, неровных и мерзких. У меня перехватило дыхание.Это вампир когда-то вцепился ему в ключицу, вгрызся, как пес в кусок мяса. Яточно знала, потому что у меня есть такой же шрам. Много таких же шрамов.

Долларовые бумажки выросли в руках, как грибы после дождя.Моника мотала долларом, как флагом. Мне не был нужен Филипп за нашим столом.Чтобы Моника расслышала меня в этом грохоте, мне пришлось к ней наклониться.

– Моника, пожалуйста, не надо его звать!

Она только поворачивалась ко мне, а я знала, что уже поздно.Филипп многошрамный уже смотрел на нас с края сцены, и я глядела в его оченьчеловеческие глаза.

Видно было, как пульсирует горло у Моники. Она облизывалагубы, глаза ее вылезали из орбит. Она запихнула деньги за пояс его брюк.

Как нервные бабочки, порхнули ее руки по его шрамам. Онаткнулась лицом ему в живот и стала целовать шрамы, оставляя красные следыпомады. Она опускалась на колени, целуя, и все сильнее прижималась лицом к егоживоту.

Он опустился на колени, и она прижала губы к его лицу. Оноткинул волосы с шеи, будто знал, чего она хочет. Она лизнула самый свежий следукуса языком розовым и тонким, как кошачий. Я слышала дрожащие вздохи еедыхания. Она впилась зубами, сомкнув губы на ране. Филипп дернулся от боли –или просто от удивления. Челюсти ее напряглись, горло заработало. Она сосаларану.

Я посмотрела через стол на Кэтрин. Ее лицо стало пустым отизумления.

Толпа обезумела, вопя и размахивая деньгами. Филиппоторвался от Моники и пошел к другому столу. Моника рухнула вперед, головой вколени, свесив руки.

Упала в обморок?

Я протянула к ней руку – и поняла, что не хочу к нейпритрагиваться. Но слегка сжала ее плечо. Она шевельнулась, повернулась ко мне.В глазах ее была та наполняющая одурь, которую дает секс. Губы ее побледнели –почти вся помада стерлась. Она не теряла сознания; она просто погрузилась впослечувствие.

Я отодвинулась, вытирая руку о джинсы. Ладони вспотели.

Филипп снова был на сцене. Он больше не танцевал. Простостоял. Моника оставила у него на шее круглую меточку.

Я ощутила в воздухе первые вихри чьего-то старого разума,поплывшие над толпой.

– Что происходит? – спросила Кэтрин.

– Все в порядке, – ответила Моника. Она выпрямилась настуле, полузакрыв глаза. Облизнула губы и потянулась, закинув руки за голову.

– Анита, что это? – повернулась ко мне Кэтрин.

– Вампир, – ответила я.