— М-м-м… — согласно протянула Джульет. — А кто второй Пип?
Голос Патрика потерял восторженность.
— Естественно, Харт Хейден, партнер Электры. Они танцуют вместе с тех пор, как подростками занимались в художественном училище Северной Каролины.
— Харт Хейден? — переспросила Джульет, вспомнив, что видела его несколько раз. — Но разве не он танцевал Ромео на премьере в прошлом году? Почему он согласился на второй состав? Он ведь большой мастер. — Она пыталась высмотреть Хейдена в репетиционной.
— Да, да, отличный танцовщик, — согласился Патрик. — Рут работала с ним несколько лет назад, когда восстанавливала «Круговорот». Очень техничный, высокие прыжки, танцует без малейших усилий — знаете ли, классический стиль балета. Точность такая, что дух захватывает. То, что там было надо. Но в данном случае Рут пытается поставить нечто иное: силовой, атлетический балет. В этом очень силен Антон.
— Но разве Хейден не прима? — удивилась Джульет. Ей показалось, что она узнала Харта. Он сидел под станком между двумя балеринами. Одна отбивала такт по своим костлявым коленям, а другая, как показалось Джульет, подстригала ногти на ногах кухонными ножницами. Хейден держал спину очень прямо, положив руки на деревянный брус над головой. Он казался очень миниатюрным, худеньким — явно ниже и легче, чем выглядел на сцене, но Джульет вычислила его по симпатичному удлиненному, худощавому лицу и коротким, невероятно белобрысым волосам. Внешность скорее интеллектуала, чем танцовщика, подумала она. Скулы выдаются, в светлых глазах под бесцветными бровями сквозит острый ум. Если бы не красное трико и не черная майка с белой надписью «Балет Рио», этого парня можно было бы принять за политического аналитика госдепартамента. Узнав Хейдена, Джульет вспомнила и Электру Андреадес — тоже видела на сцене. Она присмотрелась к балерине: густые темные волосы, кожа цвета слоновой кости, карие, ясные, чуть раскосые глаза, изящный, немного манерный поворот головы. В ней было едва пять футов роста. Электра внимательно слушала хореографа. Несомненно, это она была партнершей Хейдена в прошлогодней постановке «Ромео и Джульетты», но без костюма и сценического макияжа выглядела на дюжину лет старше влюбленной девочки-подростка, которую играла. И, раз они познакомились в балетной школе, подумала Джульет, то и Хейдену не меньше тридцати.
— Разумеется, — ответил Патрик. — Они оба много лет блистали на сцене. Но теперь… — Он осекся, выпрямился и нажал на ручку двери. — Рут сейчас сделает перерыв. Идемте.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Первое, что поразило Джульет в репетиционной, — ужасная жара. На улице тоже было не холодно — как-никак июль, но здесь оказалось настолько горячо и влажно, что, ступив вслед за Патриком через порог, Джульет почувствовала, как ее обволакивают клубы пара. Просто как в тропической оранжерее, решила она, но, принюхавшись, поправилась — скорее в зоопарке. В коридорах тоже ощущался запашок, но здесь ее накрыла стена вони в духе Фила Спектора: пот, духи, пот, одеколон, снова пот, дезодорант и опять пот.
Джульет Бодин страдала повышенной чувствительностью к запахам, и, как многие в этом случае, она не разделяла главное и второстепенное, обоняя все разом, как единое целое. Где бы ни оказалась Джульет, ее переполняли все запахи данного места, и аромат цветов в вазе на каминной полке в дальнем углу гостиной ощущался так же сильно, как запашок виски из стакана на журнальном столике у локтя. Розы для услады взора на террасе она выбирала по принципу «чтобы без аромата». Джульет не знала другого человека, кто курил бы в медицинских целях: полдюжины сигарет притупляли ее обоняние, и она хоть как-то выдерживала атмосферу Нью-Йорка.
Укрывшись за спиной Патрика, она постаралась не гримасничать. Но вскоре поняла, что ее попытка никого не обидеть пропала даром: танцоры, все как один, повернулись к зеркалам, каждый был явно поглощен созерцанием собственного отражения. Все, кроме самых юных членов труппы, были приучены держать себя с достоинством и, отдыхая, не глазеть на посторонних либо глазеть так, чтобы этого никто не замечал.
Рут, напротив, радостно пошла им навстречу, поцеловала подругу в щеку и усадила на один из стоявших у восточной стены стульев. На ней была застиранная зеленая майка с короткими рукавами — настолько длинная, что доходила до середины бедер. Рут со времен учебы в колледже не прибавила ни одной унции веса и вполне смотрелась среди худых с осиной талией балерин. Самой же Джульет казалось, что она переваливается, словно гусыня, хотя обычно ей было вполне комфортно в своем маленьком округлом теле. Тревожиться по поводу веса она считала пустым занятиям, но теперь ее взгляд невольно задержался на, казалось, изголодавшихся лицах балерин, особенно Электры. Белизну ее кожи подчеркивали красивые черные глаза и ниспадающие на плечи темные волосы, но эту кожу будто с трудом натянули на острые скулы и изящный носик, а ключицы и плечи выделялись из-под трико, словно галька, и вся грудь до пупка на животике бугрилась мышцами. Лили Бедиант отличалась такой бросающейся в глаза худобой, что это даже пугало. Ее большие глаза — неужели в самом деле фиалковые? — смотрели холодно, хищно. А своей почти платиновой гривой вьющихся волос танцовщица напоминала неприрученную австралийскую овчарку. Мужчины казались не настолько субтильными — ветер не вдруг унесет, — но и они выглядели куда миниатюрнее, чем на сцене. Все танцовщики держались с удивительным достоинством, словно считали великой честью находиться в собственных телах. Джульет подумала: каждый ведет себя так, словно с минуты на минуту начнется его коронация.
Стремясь казаться как можно незаметнее, писательница вжалась в стул, а Рут опустилась подле нее на колени.
— Спасибо, что пришла, — прошептала она.
— Перестань, — отозвалась Джульет. — Ты же знаешь, я готова даже заплатить, только бы не писать.
— Патрик объяснил тебе, чем мы занимаемся?
Джульет кивнула.
— Я хочу, чтобы этот дуэт передал всю злобу мисс Хэвишем и в то же время ее неспособность видеть в Эстелле личность, ее нарциссизм. Понимаешь? — начала Рут. — Чтобы стало ясно, насколько Эстелла зависит от нее и зависела всегда. Словно забитый ребенок, который больше ничего не видел в жизни.
Рут продолжала говорить, время от времени обращаясь к либретто, которое накануне поздно вечером переслала Джульет по факсу. Па-де-де она поставила как можно раньше: чтобы продемонстрировать приму и придать ясность основной теме сюжета. Но теперь все казалось ей статичным, Рут не знала, что делать, и от этого приходила в отчаяние.
— Мертвая точка, — заключила Джульет, — не может служить для развития повествования.
— Верно! — подхватила Рут, словно ее осенило. — Эпизод ни к чему не привязан. Не исходит из предыдущего и не ведет к последующему.
Собственное мрачное определение возымело на хореографа обратное действие: Рут отыскала решение и вздохнула с облегчением.
— Нужно, чтобы за всем этим наблюдал Пип! — воскликнула она и вскочила на ноги.
Сначала принялась танцевать одна, затем привлекла Патрика, заставляя того играть партию Эстеллы. Джульет с изумлением смотрела на Рут: она ни разу не видела, как подруга творит, и ей показалось, что новые комбинации движений возникали сами по себе.
