Киссахан на мгновение замирал над книгой. Закрыв глаза, он словно настраивал свой невидимый инструмент и тихо, не открывая глаз, начинал: «Некогда в стране Хорасан правил падишах по имени Курданшах. И было у доброго падишаха пять тысяч всадников, пять тысяч пеших воинов и тысяча лучников, неотступно следовавших за своим господином. И отправил Курданшах часть своего великого войска в чужеземные страны, дабы сделать Хорасан самым могущественным государством, а себе стяжать славу всесильного правителя, не имеющего равных...»
Постепенно открывая глаза, чуть покачиваясь и напряженно вглядываясь в заветную книгу, словно в таинственную даль, киссахан говорил все громче и громче, завораживая все теснее сжимающийся вокруг него бедный люд.
«Кто та любимая, скажи, которую, узрев однажды, мы жаждем встретить, но вовек не утолить нам этой жажды...»
Ритм нарастал, голос рассказчика становился все более громким, капли пота падали со лба, и сам он, казалось, переступал ту грань между вымыслом и явью, что отделяла окружившую его толпу и самого странствующего киссахана от его книги. И маленький Надир не видел уже ни пота, ни рассказчика. Вслед за втягивающим в свой ритм голосом он уносился в далекую страну, творил подвиги вместе с благородным Хатемом и вкушал любовь луноликой дочери правителя сказочной страны.
Но было и еще одно, главное, для чего он спешил убежать по ковру, выстеленному завораживающим голосом старого рассказчика. Надир жаждал хоть на мгновение почувствовать себя тем правителем Хорасана, что посылает своих воинов завоевывать величие и богатства для родной страны и для ее правителя. Иной раз, выпадая из сказки, он видел свои содранные босые ноги и лохмотья домотканой одежды, делающей его более похожим на каландара, странствующего нищего монаха, чем на сына скорняка, и вспоминал, что до шахского престола ему как до Луны. Но завораживающий голос сказочника дарил надежду. «Великий Аллах может в один миг превратить бедного в богатого, безродного в шаха».
И ночью нищий мальчишка в мечтах становился тем шахом, что «правил столь мудро и справедливо, что во времена его владычества не стало гнета на земле, и друг и недруг благословляли его за щедрость и великодушие, и из одного источника утоляли жажду волк и овца, лев и лиса...»
Мечты безродного скорняжьего сына стали явью.
Да только овцы не пьют из одного источника с волками. И шахская власть не даруется в мгновение ока. Путь к ней приходится поливать кровью, из горы трупов складывая лестницу, способную перевести его через стену Искандара - непреодолимый сказочный вал, воздвигнутый тем, кого в сокрытых за солнечным закатом странах звали Александром Македонским, а в персидских преданиях называли Искандаром.
Герой сказки, озвученной голосом старого киссахана, забыл сказать, что вместе с величием, богатством и властью Аллах дарит и муки. Такие пытки, какими теперь были для него, могущественнейшего шаха Персии, эти предрассветные часы.
* * *
Он долго шел к своему могуществу. С тех первых детских мечтаний, в которые он уносился вслед за рассказанными на базарной площади сказками, он знал, что должен дойти до власти. Знал это в отрочестве, бежав из рабства. Знал это в юности, собирая свои первые ополчения, которые побеждали там, где победить было невозможно. Его отряды побеждали, не нападая, - для этого было мало сил, - а обращаясь в зеркало, отражающее посланные врагом удары на него самого. Скалой врастая в землю и возвращая неприятелю его посыл. И бесчисленные противники, неспособные справиться с отражением собственной силы, одни за другими вливались в день ото дня растущую и крепнущую Надирову армию.
Однажды его жалкие отряды не смогли одолеть воинство Махмуда Систанского, и Надир замер посреди проигранного боя. И понял истину, едва ли не главную в жизни: чтобы победить, надо оказаться на стороне сильного, влиться в силу сильного, чтобы потом использовать эту силу против него самого. Развернув свои отряды, он направился к тогдашнему правителю Персии шаху Тахмаспу II из династии Сефевидов.
Правитель из Тахмаспа был никакой. От могущественной некогда страны ему остались лишь земли близ Каспия, прочее было захвачено афганскими племенами. Но Тахмасп был все-таки шахом. И войдя своей не слишком могущественной воинской силой в его не слишком могущественную силу властную, Надир смог из двух «ничего» сделать «много».
За пять лет Надир сложил мозаику рассыпавшейся было страны. Дальше Тахмасп был ему не нужен. Он собрал курултай эмиров, добился низложения Тахмаспа II и провозглашения шахом его восьмимесячного сына Аббаса III, фактическим правителем при котором стал Надир. Еще через три года военные успехи и слава освободителя Персии затмили сияние формальных правителей Сефевидов, и Надир был провозглашен шахом Персии. Низложенный маленький Аббас был отправлен к ранее сосланному отцу, после чего они оба прожили недолго. Династия Сефевидов пала...
Но величие стоило дорого. Почти пять лет военных кампаний опустошили казну. И тогда Надир понял - пора! Индия, с востока граничащая с разросшейся стараниями Надира Персией, переживала упадок. Но в ее сокровищнице все еще хранились несметные богатства правящей династии Великих Моголов. Пришла пора пополнить в этой сокровищнице свою казну.
Получив на курултае Муганской степи неограниченные полномочия, Надир, казалось, предавался веселью. Но за внешним весельем, как у пантеры, присевшей перед прыжком, крылась подготовка к жестокому походу. Но не сразу Надир пошел в Индию. Прежде он двинул свои войска на афганский Кандагар. После осады город был захвачен и разрушен.
И направил Надир-шах правителю Индии Махамад-шаху из династии Великих Моголов послание с просьбой преградить путь отступавшим афганцам - таким же врагам Индии, как и его врагам - и помочь ему замкнуть кольцо окружения с востока. Великий Могол промолчал. Не дождавшись ответа, Надир сам овладел Кабулом, а потом почти без потерь подошел и к Дели. И даже признал Махамад-шаха единственным правителем Индии. Все, может, и кончилось бы миром, если бы Великий Могол не решил обмануть его.
Пока на общем пиру сидели Надир и Махамад, индийское войско поднялось на битву с воинством Надира. Не боем с фанатиками, а резней ответил им Надир. Шесть долгих часов его воины вырезали в городе женщин, стариков и детей. Прежде всего - детей. Всех, кто мог ползать и ходить. По горам трупов и трупиков насчитали потом двадцать тысяч убиенных. А Надировы воины продолжали резать и резать, пока наследник Великих Моголов не приполз к нему, безродному, на коленях. И сам смиренно не сложил к трону, на котором сидел уже Надир-шах, все, чем только была богата древняя империя.
* * *
Раскаленный зной полуденного Дели, чуть смягченный легким ароматом роз бесконечного императорского сада. Жестокая битва за господство над Индией уже выиграна. Дивный край сказочных богатств у его ног. Отныне ступни Надир-шаха не касаются земли, ибо слуги стелят под них уже не лепестки роз, а слитки золота и серебра.
Бесконечные караваны все идут и идут на запад, увозя в Персию несметные сокровища Индии. На один только Павлиний трон потребовалось восемь верблюдов, меньше не могли его сдвинуть с места. Вряд ли сыщется в мире монарх, не жаждавший воссесть на этот сделанный из чистого золота, инкрустированный бесчисленными алмазами, рубинами, сапфирами и изумрудами трон. Два павлина, усыпанные драгоценностями, венчают спинку трона, а между ними цветет дерево с листьями из рубинов и жемчуга. Верблюды все тянут и тянут сокровища в Мешхед - город, который Надир сделал новой столицей, а сокровища все не кончаются и не кончаются...
