Мне надоело пререкаться, тяжелый пакет с продуктами оттягивал руки. И я, можно сказать, невежливо оборвала соседку на полуслове:
– Простите, я тороплюсь. Гостей жду.
Нина Ивановна ничего не ответила. Только проводила меня до лифта удивленным взглядом.
Добравшись до дверей квартиры, я опустила пакет на пол, выложенный плиткой, забренчала тяжелой связкой ключей. Дверь у нас универсальная, со множеством хитростей. Неудивительно, если вспомнить, сколько материальных ценностей хранится в квартире.
Я отперла все замки, ввалилась в коридор, быстро прошлепала к телефону. Набрала заветный номер, сказала заветное слово. В общем, сняла квартиру с сигнализации.
После чего вернулась назад, переобулась в теплые мягкие тапочки и потащила пакет на кухню. Взгромоздила его на стул и принялась выгружать содержимое: ветчина, сыр, лапша «Доширак», фрукты, бутылка виски, коробка конфет, овощи, пачка сигарет. Полный джентльменский набор.
Я спрятала пустой пакет в шкаф и прикинула, как сервировать стол.
Что и говорить, не дом, а мечта взломщика!
В кухонных ящичках – серебряные столовые приборы, в стеклянных горках – мейсенский фарфор и драгоценное богемское стекло. Обыкновенной посуды мама в доме не держала из принципа. Ей нравилось, когда трапеза превращалась в церемонию, а не была тупым поеданием пищи.
Еще в нашей квартире много хорошей бытовой техники. Ну, это уже заслуга моя. Мама технику не жаловала, даже телевизор смотрела редко. Про бытовые приборы, вроде стиральной машины или электромясорубки, я не говорю. О существовании подобных вещей в природе мама не догадывалась! Видеомагнитофон, привезенный из ФРГ в восемьдесят втором году, включала, только когда хотела послушать запись хорошего оперного спектакля. Тогда же мама привезла целый чемодан кассет с записями мировых оперных постановок.
Зазвонил домофон. Я вышла в коридор и сняла трубку.
– Маш, я припарковался у торца дома, – отрапортовал Ванек. – Претензий нет? А ты чайник включила?
– Конечно! – соврала я с благородным негодованием.
Положив трубку, я отперла дверь и оставила ее полуотворенной. Побежала на кухню, включила в сеть электрочайник. Господи, а заварка-то у нас есть? Я похолодела. Кинулась к шкафчику, обшарила его небогатое содержимое. Слава богу, заварка нашлась. И даже пакет с хорошим кофе оказался на месте. Вот и славненько, не ударим лицом в грязь…
– Маш, я не знаю, как дверь закрыть! – позвал Ванька из прихожей.
– Просто захлопни, и все. Там английский замок, сам защелкнется. Тапки в шкафчике под вешалкой! Нашел?
– Нашел, – ответил Ванек, появляясь на кухне. – Что ты орешь, как тюлениха?
Я не ответила на оскорбительный выпад. Достала из шкафчика большую овальную тарелку, велела:
– Нарежь ветчину и сыр. Только руки вымой.
Ванек принял тарелку обеими руками. Немного подержал ее на весу, благоговейно рассматривая неяркую роспись.
– Мейсен? – прошептал он.
– Мейсен, Мейсен! Давай иди в ванную и начинай работать ножом.
– И ты ешь с мейсенского фарфора? – не поверил Ванек.
– И я ем, и муж. А что с ним делать, солить, что ли?
– Ну, Машка… – Ванек окинул завистливым взглядом просторную кухню, мгновенно подсчитал стоимость богемского стекла и драгоценного фарфора на полках за стеклом и тяжело вздохнул.
– Не завидуй, – заметила я. – Желчь разольется.
– Да уж такой удар по печени, как сейчас, мне дорого обойдется. Раскладывать магазинную ветчину на мейсенском фарфоре – охренеть можно!.. Вы что, не догадались купить обыкновенную посуду?
– А чем тебя эта не устраивает?
Продолжать прения Ванек не стал. Осторожно поставил тарелку на скатерть и удалился в ванную.
* * *
Через пятнадцать минут мы сидели за накрытым столом и угощались Ванькиными деликатесами. Уложить магазинные дары на мейсенский фарфор Ванек так и не решился: пришлось сервировку взять на себя. Так же испуганно Ванек шарахнулся от переливающейся темной синевой стопки богемского стекла.
– Ты что? – сказал он. – А если разобью?
Я разлила виски по стопкам и ответила:
– Тогда, Тепляков, мы тебя задушим.
– Кто это «мы»?
– Мы – это я.
– Раздвоение личности, мать, это серьезная душевная болезнь, – сделал Ванек ценное замечание и с опаской взял стопку. Осторожно поднес ее к губам и так же осторожно опрокинул в себя содержимое. Скривился, затряс головой, что означало: «Здорово!»
Я сделала маленький глоток. Виски наждаком проехалось по пищеводу и обожгло желудок.
Ванек подцепил кусок ветчины, откусил половину.
– Ничего, свежак, – довел он до моего сведения.
Меня невольно передернуло:
– Не говори так. Пашка называет «свежаком» неразложившиеся трупы.
Ванек раскатисто захохотал. Подхватил бумажную салфетку, откинулся на спинку стула, вытер пальцы. Бросил салфетку на скатерть и с интересом спросил:
– Слушай, вот, наверное, здорово, когда муж адвокат? Ну, в смысле, есть о чем поговорить. Приходит мужик с работы и давай жене рассказывать про трупы, экспертизы, эксгумации… И все это за чашечкой кофе! – Ванек снова заржал.
– У тебя примитивное представление о профессии адвоката.
– Да ладно, пошутил, – отмахнулся Ванек. – Я уверен, что вы беседуете только об искусстве.
– Вот ты, например, о чем с женой беседуешь? – перевела я стрелки.
Ванек удивился и задумался.
– Ты знаешь, а ни о чем не беседую. Вот уже года полтора-два.
Мне стало интересно. Я подперла щеку ладонью, поставила локоть на стол.
– А сколько вы женаты?
– Ужас! Нормальные люди столько не живут! Восемь лет!
– И уже не о чем говорить? – удивилась я.
– Нет, почему… Она спрашивает, я отвечаю.
– И что она у тебя спрашивает?
– Да одно и то же: где деньги, где деньги?.. А я отвечаю: какие?
Я сняла локоть со стола, откинулась на спинку стула и со вздохом констатировала:
– Грустная история.
– Обыкновенная, – не согласился Ванек. – Житейская история. И тебя, мать, ждет то же самое.
– Через восемь лет?
– А это у всех по-разному, – утешил Ванек. – Может, вы с Пашкой дольше продержитесь.
– Вот спасибо! Добрый ты, Тепляков!
Ванек плеснул себе щедрую порцию виски. Я быстро накрыла свою стопку ладонью.
– Мне не нужно.
– Как хочешь, – не стал он уговаривать. – Мне больше достанется.
