Помоги понять, в чем дело?» Хмыкнул старец и молвил: «Принеси завтра кувшин кислого вина, и я покажу тебе, что есть обида». Как договаривались, принес парень кувшин перебродившего вина под утро. Достал монах несколько чашек и молвил. «Обида подобна кислому вину, терпение же подобно чаше. Перельется вино – жди беды. Наполни малую чашу и выпей». Удивился парень, но сделал: скривился, но проглотил кислое вино. «Видишь, чаша опять пуста, и нет обиды. Так поступает любящий человек. Жить с таким приятно и беззаботно. Но много ли вина ты сможешь выпить?» – «Боюсь, даже вторую не выдержу», – грустно ответил парень. «Если ты подливаешь вино обильно, рано или поздно человек отказывается пить. Теперь наполни-ка мне малую чашу». Не успел парень долить вино, как выплеснул мудрец чашу ему в лицо. «Вот, опять пусто. Некоторые люди не проглатывают обиду».
* * *
Я сидел и ждал, когда разыщут Моровского. Что ни говори, а граф стал уверенным номером два в нашей негласной табели о рангах. И в морг он ходил тренироваться гораздо чаще других, и предлагал новшества в количествах, превышающих совместный энтузиазм остальных врачей. Понятно – нацелился на мое кресло, когда я уйду на повышение. А что такое произойдет, он не сомневается.
И пусть. Норов поляк запихнул куда подальше, хирург он хороший, а доводить персонал до мокрых штанов одним фактом своего существования умеет не хуже моего. Потому я сослал его на подстанцию, чтобы больше опыта самостоятельной работы поднабрался. Но палка о двух концах – вот он мне понадобился, и довольно-таки срочно, а найти его не могут. Уже и вслед за ним на вызов нарочного отправили, а ответа никакого.
И когда я уже начал думать над введением в жизнь запасного варианта, Моровский явился собственной персоной.
– Здравствуйте, Евгений Александрович! Если я застрелю парочку кучеров, как думаете, суд меня оправдает? – От лица поляка можно было прикуривать. – У этого подлеца ось сломалась, видите ли. Больной в карете, нас вместе с ним тряхнуло знатно. А это чудо природы только затылок чешет: «знать не знаю, как оно приключилось».
– Суд оправдает, да только ведь и следующие будут такими же, если не хуже.
– Вы меня искали? Хорошо, что ваш посланец был с каретой, мы в нее нашего пациента перегрузили. А тут недалеко было, чем телефон искать…
– Очень хорошо. Переодевайтесь, будете ассистировать на холецистэктомии.
– Кто-то… особенный? – осторожно поинтересовался граф.
– Можно сказать и так. Пороховщиков.
– Издатель «Русской жизни»?
– Да.
Вот интересно, большинство вспоминает «Славянский базар», а Вацлав – газету, к тому же закрытую.
С тех пор как я переехал, мы с Пороховщиковым встречались редко. У него своя работа, у меня – своя. Общаться интересно, но всё времени не хватает. Вот так и скатишься до уровня новогодних открыток. Хотя хорошее, несомненно, помнить надо. В отличие от плохого, это можно и забыть. Вместе с человеком, который нехорошо поступил, конечно же.
Едва я пришел из церкви, позвонила жена Александра Александровича, Эмилия Карловна. Поехали на воды в Карловы Вары, там Пороховщикову стало плохо, вернулись – и вот мы здесь, готовимся к операции. Сдвинулся отчего-то камень, пошел на выход, да застрял. Ну и самолечение до добра не доводит. Повторил все возможные грехи больных холециститом – начиная от, мягко говоря, погрешностей в диете и заканчивая горячей грелкой под бок. Кстати, грелка – от Келера. Прогресс, как говорится, в массы!
Пороховщиков лежал в постели, бледно-желтый, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Настоящая панда. Пока везли больного из Староконюшенного – недалеко, и километра нет, – я решил, что оперировать буду «золотым» составом. С двумя ассистентами, опытной сестрой и лучшей анестезисткой. С Викой, конечно, приятно работать, но это не дренажи в разрезы пихать, когда всё на виду.
Традиционно уже начали моей командой «Приступим, помолясь». Шуточное напутствие двадцать первого века здесь превратилось в целый ритуал с крестным знамением.
Пока ассистенты – Моровский и Малышев – возились с разрезом, я вспомнил, как начинал операции под блюз. Считал своим талисманом. И даже стал напевать «Ай вент ту зы кроссроудз, фел даун он май низ».
– А у вас приятный баритон, – отметил Моровский. – Никогда не слышал, чтобы вы пели. Это на английском?
– Да, – буркнул я, замолчав. – Но выступать не планирую. Только в ванной.
– Там все певцы, – пошутил граф, и мы посмеялись.
– Давайте работать уже. Коль скоро пузырь напряженный, через мини-разрез рисковать не будем. Вацлав Адамович, лигатуру на сосуды активнее накладывайте. Мышцы рассекаем… Хорошо… Андрей Германович, печеночные зеркала?
– Готово!
– Разрезик… Ну вот и виновник торжества!
Желчный пузырь, как на картинке в учебнике, торчал в просвете раны. Огромный, багрово-синюшный. Не удивительно, что столько страданий причинял.
– Помните, мы говорили об электрокоагуляции мелких сосудов? – спросил Моровский.
– Вот как начну спать не по четыре часа, а хотя бы по шесть, так сразу и займемся, – ответил я. – Дело нехитрое, думаю, хватит пары десятков кроликов в жертву. Не отвлекаемся… Пунктируем пузырь…
Тут свет в операционной мигнул и погас вовсе. В самый ответственный момент.
– Да чтоб тебя, а?! Что с электричеством?!
Хваленая немецкая динамо-машина дала сбой. Операцию мы доделывали по старинке, с керосиновой лампой. Вот и мечтай об аппарате ИВЛ и электрокоагуляции.
* * *
После хорошо сделанной работы, если тебе не надо зашивать рану, писать протокол операции и творить другие, не менее увлекательные вещи, что сделает нормальный хирург? Правильно, спрячется в кабинет и велит секретарю приготовить чай. Так зачем противиться самой природе? Я удобно развалился в кресле и решил немного помедитировать в ожидании Должикова. Если в процессе начну похрапывать, он разбудит.
Как известно, лучший способ рассмешить бога – рассказать ему о своих планах. Вот и я вместо спокойного чаепития получил звонок из приемного покоя.
– Евгений Александрович, тут к вам полиция!
И сразу же в коридоре затопали казенные сапоги, дверь открылась, в нее ввалился грозный усатый околоточный, зацепив ножнами дверной косяк.
– Господин Баталов? Собирайтесь!
Глава 3
– Что случилось? Представьтесь!
Как известно, лучшая защита – это нападение. А я – не какой-то шаромыжник с Хитровки. Даже если меня арестовывать пришли, должны проявлять уважение.
– Виноват, вашсокородь! – вытянулся по струнке полицейский. – Околоточный первого участка Арбатской части Иван Хрунов!
– Что за дело у вас?
– Ваше высокоблагородие, пристав наш, Емельян Алексеевич, плох очень. Уже и соборовали сегодня. Просил приехать, – почти извиняясь, объяснил он.
– Вы пешком?
– Никак нет, на полицейском экипаже.
– Жди, я сейчас соберусь, выйду. А Емельяну Федоровичу из прокуратуры вы не родственник?
– Никак нет, не родня. Однофамилец!
Что ж за день сегодня? Все мои знакомцы, с которыми судьба меня свела в первые дни здесь,
