взять в руки оружие. В ходе истории я бесчисленное количество раз наблюдала подобное – мужчин, накаченных адреналином войны. Это редко заканчивается хорошо.
Поначалу греческое наступление было крайне успешным. Их решительные попытки позволили сдвинуть линию фронта. Но с наступлением зимы и суровых погодных условий ресурсы греков иссякли. Не хватало людей. Припасов. Итальянцы в конце концов обратились за помощью к мощной немецкой армии, и для греческих войск это означало конец. Всё равно что лошади, галопом выбежавшие в открытое поле и обнаружившие, что оно кишит львами.
– Что произошло? – спрашивает Лазарь сына.
– Наше оружие, танки, всё было очень старое, – хрипло говорит Лев. – Чего мы только не испытали! Мы голодали. Замерзали.
Он поднимает голову, в глазах читается мольба.
– Папа, в последние дни у нас даже не было патронов.
Лазарь спрашивает о знакомых евреях, ушедших добровольцами на фронт, как и Лев. После каждого названного имени Лев отрицательно мотает головой. Танна зажимает рот ладонью.
Себастьян смотрит на отца с другого конца комнаты. Что-то в видимой немощности отца не позволяет мальчику заговорить. Зато Нико ничего не смущает. Он подходит к отцу и протягивает рисунки, которые нарисовал к его приезду домой. Лев берёт их и выдавливает из себя улыбку.
– Ты был послушным мальчиком, пока меня не было, Нико?
– Не всегда, – отвечает Нико. – Иногда я не слушал маму. Не доедал свою порцию. Ещё учитель сказал, что я слишком много болтаю.
Лев устало кивает.
– Ты по-прежнему придерживаешься своей честности. Правда – важная вещь.
– Бог всё видит, – говорит Нико.
– Верно.
– Мы выиграли войну, папа?
Вопреки собственному совету, Лев лжёт.
– Конечно, Нико.
– Я же говорил, Себастьян, – говорит Нико, улыбаясь брату.
Танна отводит сына в сторону.
– Идём, Нико, пора ложиться. – Она смотрит на мужа, пытаясь сдержать слёзы.
Лазарь встаёт, подходит к окну и задёргивает шторы.
– Папа, – говорит Лев едва слышно, – это случится. Немцы. Они идут сюда.
Лазарь плотнее зашторивает окно.
– Не идут, – говорит он. – Они уже здесь.
Мы в 1942 году
Жаркое субботнее утро на площади Свободы – главном месте встречи в Салониках. Прошло больше года с возвращения Льва с войны. Вскоре после этого немецкие войска вошли в город на танках, мотоциклах, с пехотой и оркестром. С тех пор еды стало остро не хватать. Государственные службы закрылись. По улицам шатаются нацистские солдаты, жизнь еврейских семей сильно ухудшилась. На магазинах и ресторанах висят таблички: ЕВРЕЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН. Все живут в страхе.
Припекает июльское солнце. На небе ни облака. На площади происходит странная, почти невероятная сцена. Площадь забита рядами еврейских мужчин – девять тысяч человек, стоящих плечо к плечу всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Им приказало здесь собраться нацистское командование, контролирующее город.
– ВВЕРХ, ВНИЗ! ВВЕРХ, ВНИЗ! – кричат офицеры. Еврейские мужчины держат руки перед собой и приседают, потом встают, потом опять приседают и встают. Похоже на зарядку, только вот ей нет конца; если кто-то останавливается, берёт передышку или падает без сил, его бьют, пинают и натравливают на него собак.
Один из этих мужчин – Лев. Он не намерен сдаваться. Пот стекает по коже, а он садится и встаёт, садится и встаёт. Он бросает взгляд на балкон, выходящий на площадь. Молодые немки фотографируют их и смеются. Как они могут смеяться? Лев отворачивается. Он думает о войне. Думает о том, сколько всего пережил на зимнем морозе. «Ты выдержишь», – говорит он сам себе. Как сильно он сейчас мечтает о холоде.
– ВВЕРХ, ВНИЗ! ВВЕРХ, ВНИЗ!
Лев видит, как мужчина постарше падает на колени. Немецкий офицер хватает его за бороду, достаёт нож и срезает её. Мужчина кричит. Лев отворачивается. Другого упавшего мужчину пинают в живот и тащат по улице. На него выливают ведро воды и оставляют его лежать там, стонущего от боли. Зеваки не двигаются с места.
– ВВЕРХ, ВНИЗ! ВВЕРХ, ВНИЗ!
Этот день станет известен как «Чёрный Шаббат», он был выбран немцами намеренно, чтобы нарушить святую еврейскую традицию и заставить мужчин, в ином случае отправившихся бы молиться в синагогу, унизиться на глазах у всех вроде бы без какой-либо на то причины.
Но для жестокости всегда есть причина. Немцы хотели изменить меня. Они хотели, чтобы евреи из Салоников приняли новую версию Правды, ту, в которой не было места свободе, вере и надежде. Единственное правило нацистов.
Лев повторяет про себя, что не отступит. Его мышцы так истощены, что дрожат. Его тошнит, но он бросает себе вызов – удержаться от рвоты. Он думает о своих детях, дочках Элизабет и Анне, сыновьях Себастьяне и Нико. Они помогают ему не сдаваться.
– ВВЕРХ, ВНИЗ! ВВЕРХ, ВНИЗ!
Лев не знает, что в этот момент к месту действия приближается Нико. Он привык бродить по району, хоть его мать и предупреждала, чтобы он так не делал. Но каким-то образом он выскальзывает из дома и идёт на шум в нескольких кварталах отсюда.
Подойдя к площади Свободы, он встаёт на цыпочки и сквозь толпу пытается увидеть, что происходит. Его замечает немецкий охранник.
– Иди сюда, парень. Хочешь увидеть поближе?
Нико улыбается, и охранник поднимает его.
– Видишь, что случается с грязными евреями?
Нико растерян. Он знает, что он сам еврей. Охранник, сбитый с толку светлыми волосами и бесстрашием Нико, этого не понял.
– Что они делают? – спрашивает Нико.
– То, что мы им скажем. – Охранник улыбается. – Не волнуйся. Скоро их всех здесь не будет.
Нико хочет спросить, куда они денутся, но охранник внезапно выпрямляется. Подъезжает грузовик, на пассажирском сиденье сидит низкорослый офицер. Это Удо Граф. Он ответственный за эту операцию.
Охранник выбрасывает вперёд руку в знак приветствия. Удо кивает. А потом, в эту их первую, но далеко не последнюю встречу, Удо видит Нико. Подмигивает ему. Нико пытается подмигнуть в ответ.
Автомобиль едет дальше мимо рядов измученных мужчин, встающих и садящихся под лучами палящего солнца.
Как разрастается ложь
Иногда я наблюдаю за тем, как люди едят. Нахожу это любопытным. Еда – то, что поддерживает в нас жизнь, так что разумно было бы выбирать ту еду, которая приносит больше всего пользы. Однако вы выбираете то, что больше придётся по вкусу. Я вижу, как вы приходите в рестораны самообслуживания и набираете того-сего, игнорируя другую еду, хотя знаете, что она более полезна.
Я замечаю, как вы делаете это, потому что так же вы поступаете со мной. Вы добавляете ложечку Правды здесь, ложечку там. Опускаете то, что вам не нравится, и вскоре ваша тарелка оказывается наполнена
