Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
ебаный параграф, который ему задавала Кукушка. Мог легко доказать любую теорему Антрацита. Только письменно, а не устно. Он покорно отдавал свой грязный и заплеванный уродами дневник, выслушивал очередную нудную проповедь от Кукушки на тему неопрятности, получал двойку и возвращался на место. Оценки он выравнивал в письменных работах, и любую комиссию наверняка бы заинтересовало, хули Лёнька учится на «пять-два, пять-два». Но наши комиссии, если и посещали школу, по классам ходили редко и выступлений Шпилевского не видели, предпочитая отсиживаться в кабинете Слепого.
Его родителей я видел лишь пару-тройку раз. Отец Шпилевского, такой же носатый и тощий, в тонких, почти бумажных брюках и желтой рубашке, о чем-то разговаривал с директором, а потом так же незаметно испарился, когда я отвернулся на пару минут. Мать у Лёньки была красивой, хоть и еврейка. Даже Кот, стрельнув глазами по её стройной фигурке, выдал:
– А я б ей присунул. Слышь, Шпилевский? Подгонишь мамку по-братски?
То был единственный раз, когда Шпилевский огрызнулся. Он молча встал, подошел к Коту и, прочистив горло, смачно обхаркал ему ебальник. А когда Кот собрался убить еврея, за него внезапно вступился Дэн, который отвесил Коту подзатыльник и сказал:
– Ебу дал? Его хоть запизди до смерти, но мамку его не тронь! Пацаны так не делают.
Только Кот один хуй отпиздил Шпилевского на следующий день. Так сильно, что тот из школы на месяц пропал. Глаза потом одноклассникам рассказывал, что Кот его до синевы отхуярил и сломал что-то. Однако ни милиции, ни проверок, ни разгневанных родителей Шпилевского так и не случилось.
Спустя какое-то время я разговорился с ним и спросил, а кто его родители. Шпилевский, как и всегда, лаконично ответил:
– Люди. Как я. Как ты.
Больше я его не спрашивал. Значит, были причины молчать, а вытягивать что-то из Шпилевского – гиблое дело. Поговаривали, конечно, что его папка на рынке торгует, а мать дома сидит. Но правды так никто и не узнал.
Несмотря на то, что Шпилевского чморил весь класс, за исключением разве что других лохов, типа меня и Огурцовой, он всегда был рад прийти на помощь. Если Рыгало, наша физичка, вдруг давала ебанутую или сложную задачу, Шпилевский давал скатать всем, без разделения – чморит его кто-то или нет. Однажды я проебал на стадионе отцовские шерстяные варежки: хорошие такие, добротные, и Шпилевский со мной два часа копался в колючем снегу, чтобы помочь найти их. Просто так и ничего не прося взамен. Тогда-то я и понял, что человечности в нем куда больше, чем на первый взгляд.
Щенков. Щенков – заслуженный лох. Мерзкий, хитрожопый, злобный и вонючий кусок говна. Я с ним просидел весь девятый класс, а в десятом он наконец-то съебал, поступив в ПТУ в пятнадцати минутах ходьбы от школы.
Если Шпилевского чморили незаслуженно, то Щенков заслужил каждую пиздюлину. Зяба и Кот любили натравливать его на Шпилевского или на меня. Но со мной это не прокатило, поэтому уроды забили. Когда Щенков, по приказу Кота, харкнул мне в тетрадь, я заехал ему в ухо и следующие два часа выслушивал завуча о том, какой я плохой мальчик, и что нельзя применять физическую силу к одноклассникам. То, что уроком ранее Глаза так ебнул Шпилевского учебником, что тот головой об стол ударился, её не волновало, хотя училка все видела.
Щенков после пиздюлины перестал ко мне лезть и стал отрываться на Шпилевском. Его мерзкая рожа расплывалась в улыбке, когда он чморил кого-то по указке старшаков. Ему это нравилось, и, наверное, больше всего на свете Щенков хотел быть таким же, как уроды. Издеваться над другими, тискать баб в гардеробе, иметь уважение старших пацанов.
Только статью не вышел. Тот же Кот или Зяба, опиздюлившись, делали все, чтобы восстановить статус-кво. Им было похуй, кто перед ними. Не отстоишь свою честь – сам станешь лохом. Они это прекрасно понимали, а Щенков просто боялся тех, кто был сильнее его. Он униженно хихикал, когда Зяба впервые насрал ему в портфель в школьном туалете и спросил, смешно ли ему. Говорил, не подумав, из-за чего получал пизды за свой длинный язык и продолжал получать из-за своей тупости.
Еще у Щенкова что-то странное с кожей было, из-за чего он постоянно чесался и его черный, вытянувшийся свитер украшали ломкие хлопья, то ли перхоти, то ли какой-то другой хуйни. Мне порой казалось, что Щенков не знает, что у нормальных людей принято следить за своим внешним видом. Даже Шпилевский, хоть и в стареньких шмотках, но всегда опрятен.
Щенков же вонял, как помойка. Изо рта его постоянно несло или кислой капустой, или чесноком. Если приблизиться к нему слишком близко, то от амбре можно натурально ебнуться в обморок или проблеваться. Уроки истории, математики и биологии в девятом – мой личный кошмар, потому что моим соседом был Щенков.
Алёна Огурцова. Тихий и скромный человек, которому не повезло со школой, одноклассниками и жизнью. Я прошел с ней через всю школу. С первого по одиннадцатый класс. Поначалу избегал, как и все, в третьем классе смеялся, что она ходит в старом, дырявом платье, а потом увидел её другой. Осознал и понял, что Алёнка – не такая, как Панкова, как Лазаренко, как любая девка из нашей школы.
Отец Алёнки ушел из семьи, когда она отправилась в первый класс. Просто собрал манатки, сказал, что любит другую и съебал в закат. Алёнкина мамка поплакала неделю, а потом засучила рукава и стала учиться выживать.
Она въебывала на трех работах: утром мыла полы в педучилище, потом шла на «Блоху» торговать всякой мелочевкой, которую набирала у соседей, а вечером убиралась в школе. Однажды Панкова спалила, как мамка Алёнки раком драит желтые от мочи толканы в школьном туалете, а утром про это узнала вся школа.
– Прикинь! – верещала Панкова, тыкая пальцем в грудь Лазаренко. – Захожу я покурить в туалет, а там Огурцовой мать стоит на коленях и унитазы моет. Лошара, пиздец просто!
Это произошло в пятом классе и тогда многие поняли, почему Огурцова вечно ходит в заштопанных платьях, громоздких башмаках и со старым портфелем, с которого жутко на всех пялился одноглазый и порядком побитый временем олимпийский Мишка.
Я изменил свое отношение к Огурцовой, когда задержался в школе до вечера, помогая сортировать в библиотеке новые книжки, а потом, перед уходом, зашел в туалет, чтобы помыть руки. Там я увидел, что Алёнка вместе с матерью стоит на коленях и драит заплеванный пол вонючей
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
