говорила много глупостей. Но говорила, и что близость смерти заставила меня многое обдумать заново. Если смена мнения и попытка жить по-другому означает безумие, то любого можно объявить ненормальным.
— Вы правы, оклеветать человека проще простого. — Виктор дожевал пирог, отхлебнул чай. — Но почему все так упорно норовят оклеветать именно вас? Зайков…
Он перевел взгляд на тапочки, я сделала вид, будто не заметила.
— …Иван, те пятеро мужиков. Послушать вас, так весь мир ополчился…
— Откуда мне знать, что в умах у других? Могу предположить, что если этот ваш Зай…
— Не мой!
— Хорошо, свой собственный Зайков хвастается победами, желая придать себе веса в глазах других мужчин, то оклеветал он не одну меня. Вашему Ивану…
Я сделала паузу, но в этот раз муж не стал возражать против «вашего».
— …нужно было оправдаться, почему не дождался ответа, и оправдание он выдумал. А мужикам — не признаваться же в попытке ограбления? — Я подумала и добавила: —Если Евгений Петрович сам не подал им эту мысль.
Муж поморщился.
— Только я начинаю думать, что зря сомневаюсь в вашем здравом уме, как вы будто специально говорите какую-нибудь нелепицу. Доктору-то зачем вас оговаривать?
— А зачем ему было убеждать вас, что мне лучше умереть? Зачем он приезжал уговаривать меня вернуться к мужу, пасть в ноги и…
Виктор досадливо рыкнул.
— Я его об этом не просил!
— Не сомневаюсь, ведь именно вы потребовали развода. Однако Евгений Петрович уверял меня, будто вы готовы простить, хотя я и не собиралась просить прощения.
На лице Виктора промелькнула тень.
— Зачем он сейчас так старательно выставлял меня ненормальной? — продолжала я. — Не знаю, чем я ему насолила…
— Могу напомнить. — без тени ехидства произнес муж. — Вы требовали его по пять раз на дню, то с мигренью, то с головокружением, то еще с каким недомоганием.
— Так он должен обожать нескончаемый источник заработка! Если кому и возмущаться, то вам. Вашему же кошельку был нанесен непоправимый урон!
— Дамские капризы моему кошельку непоправимый урон точно не нанесут. Нервам разве что, — в тон мне хмыкнул муж.
— Да вы сами чьим угодно нервам нанесете урон, — фыркнула я. — Но, если я так невыносима, зачем вы напросились в мой дом?
— Ничего, я выносил вас куда дольше нескольких недель. Так что придется и вам теперь потерпеть меня.
Я решила не вестись на подначку и не спрашивать, почему он женился на девушке, которую едва выносил.
— Но зачем? Вам-то это зачем? Снова терпеть меня, уже в моем доме, я имею в виду.
— Убедиться, что не нанес вам непоправимого душевного потрясения предложением о разводе. — Он тонко улыбнулся. — Не хотелось бы прослыть в свете человеком, который довел свою жену до умопомешательства.
— Вы скорее доведете до умопомешательства своим присутствием, — проворчала я.
— Не волнуйтесь, я не доставлю вам лишних неудобств. — Он поднялся. — И не утруждайтесь, я помню, где гостевая комната, и в состоянии сам принести себе воды с кухни. А завтра съезжу за вещами и Иваном…
— Нет, — перебила я, тоже вставая. — Вы можете остаться, если хотите… — Как будто он меня спрашивал, на самом деле! — Но Иван не переступит порога этого дома.
Виктор помолчал, сверля меня взглядом.
— Тогда расскажите, почему он не получил от вас ответа.
Ну что ж, не хотела я жаловаться, но и выставлять себя взбалмошной дурой не буду.
— А вы бы стали разговаривать со слугой, который в лицо заявляет вам, дескать, барин велел проверить, не рехнулась ли барыня окончательно?
— Он так сказал? — Кажется, Виктор искренне удивился.
Я кивнула.
— Насколько я вас знаю, за такое вы отлупили бы его по щекам.
— Вот еще, руки пачкать! Я просто отправила его в игнор.
Виктор моргнул, и я поспешила исправиться:
— Отнеслась к нему как к пустому месту. Большего он не заслуживал.
— А может, все-таки молоток был? Евгений Петрович тоже говорил, будто вы его из рук не выпускаете.
— Молоток действительно был у меня в руках: я сколачивала ящик для компоста.
Брови Виктора взлетели на лоб, и я добавила:
— Вы можете верить мне, можете нет. Можете действительно считать, будто я сошла с ума, — дело ваше. Но дом этот — мой, и Ивана в нем я терпеть не стану. Спокойной ночи. Марья вас проводит, а Дуня принесет воды умыться перед сном. На завтрак…
В дверь постучали. Виктор вскинулся.
— Вы кого-то ждете?
— Да, — не стала скрывать я, выходя из комнаты.
Виктор, хоть его и не просили, двинулся за мной.
Параноик ревнивый! Кажется, я поторопилась, решив, что просто буду заниматься своими делами. Как ими заниматься, если он везде свой нос сует?
— Вы собираетесь осмотреть теплицу, как хотели? — захлопала ресницами я, сама не зная, зачем даю ему возможность сохранить лицо. Наверное, чтобы не закатывать скандал, который можно было бы истолковать как признак сумасшествия.
— Не собираюсь. И не собирался, я не следопыт. Спросил просто чтобы посмотреть на вашу реакцию и сделать выводы. Если бы ваша версия была ложью, вы побоялись бы разоблачения и нашли предлог отказать. Вы не колебались ни мгновения.
С улицы донеслись мужские голоса. Лицо Виктора стало непроницаемым, я мысленно хихикнула. Ага-ага, не иначе как бордель тут устроила, тем и промышляю, потому и без мужа не тоскую.
Марья уже торопилась от кухни, но мне было ближе. Мотя подскочил к двери, потянулся, будто точа об нее когти.
Занятно, как спокойно я воспринимаю явно чересчур умного кота. Как будто так и надо, чтобы домашний котик предупреждал о дурных намерениях гостей, которых мы оба впервые видим, и воровал медицинские инструменты. Наверное, просто психика защищается от слишком большого количества потрясений.
Но, судя по его поведению, эти гости — именно те, кого я жду.
За дверью в самом деле обнаружились полдюжины парней. По росту да фигуре смотреть — вполне уже взрослые, по лицу и жиденьким бороденкам — лет шестнадцать. Поклонились все шестеро, первым заговорил один, тот, что стоял ближе всех.
— Здоровья вам, барыня, и вам, барин. Староста, дядька Никифор, говорил, вам сторожа нужны, за кормежку. Я Михайло, за старшего буду.
— Нужны, — согласилась я, прежде чем Виктор успел открыть рот. — В
