Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
На показательном вождении он творил чудеса. Танк взлетал на крутой, под сорок градусов бугор, стремительно несся вниз, перепрыгивал через рвы, миновал преграду и завершал бег выстрелами из «сорокапятки». Тогда эта тонкоствольная пушка впечатления на меня не производила. То ли дело трехдюймовые орудия или гаубицы-шестидюймовки, плакаты с изображением которых висели в учебном кабинете. Снаряд нашей танковой пушки весил всего тысяча четыреста граммов и легко перекатывался в ладони. Лейтенант Шитиков, или Севостьяныч, как мы его часто называли за глаза, доказывал нам, что «сорокапятка» — штука серьезная.
— Какая лобовая броня у немецкого Т-3? — спрашивал он.
— Двадцать миллиметров, — отвечали мы.
— Двадцать с лишним, — поправлял нас Шитиков. — Усилили они броню. Но «сорокапятка» на пятьсот метров все сорок миллиметров пробивает. Главное — попасть в цель.
Мы уже другими глазами смотрели на небольшой снаряд. Изучая техническую характеристику вражеских танков, мы подсчитывали, что Т-1, Т-2 и чешский Т-38, состоявшие на вооружении фашистской армии, наши пушки возьмут и на пятьсот и на семьсот метров. Мы спрашивали у Шитикова:
— Как там япошки воевали? Драпали, небось, вовсю?
— Нет, — очень серьезно отвечал Егор Севостьянович. — Они не драпают и в плен очень редко сдаются.
— А танки у них какие?
— Разные. Легкие, те слабые. «Сорокапятки» их насквозь, через оба борта пробивали. А средние «Чи-ха», те посерьезнее будут. Пушка потолще нашей, только короткая. Били мы и те и другие.
— Ясное дело, япошкам до нас далеко! — хвастливо заявлял кто-то из молодых.
Шитиков вздыхал и прекращал разговор о Халхин-Голе. Видать, непросто там было. Изучали тактику боя с немецкими танками. Здесь уже не до шуток. Война шла второй месяц. Был взят Смоленск, Витебск, Белая Церковь, немцы вели наступательные бои на всех направлениях. Сводки Информбюро невнятно и с опозданием передавали реальную обстановку. Повторяют несколько дней подряд о жестоких боях в направлении Белой Церкви, затем долгое молчание и уже сообщают, что бои идут восточнее города. Выходит, заняли фашисты Белую Церковь!
В сообщениях Информбюро постоянно перечислялись потери немецких войск уничтожены 12 танков, убиты 600 гитлеровцев, сбиты 10 самолетов и так далее. Подобных сводок было великое множество. И в кинохронике мы видели сгоревшие вражеские танки, обломки самолетов, но немцы упорно продвигались вперед. Прямых сообщений о взятых немцами городах старались избегать. В нашей роте было уже немало курсантов, чьи семьи оказались в оккупации. Кое-кто получил письма о гибели родных. Но полевая почта в условиях отступления работала плохо, и многие получат известия о погибших, пропавших без вести летом сорок первого года, лишь зимой или даже к весне сорок второго.
Дважды выезжали на боевые стрельбы. Стреляли из вставных винтовочных стволиков, закрепленных в «сорокапятке» танка Т-26. Людей было много, нас торопили, и я отстрелялся плохо. Попал лишь один раз в угол мишени. Во второй раз тоже угодил одной пулей, но уже в центр. Паша Закутный подсмеивался надо мной:
— Снайпер! В десятку бьешь.
Впрочем, и остальные стреляли не лучше. Любая стрельба, а тем более из пушки, требует практики. В начале сентября что-то изменилось. Пару раз провели настоящие боевые стрельбы. Я выпустил шесть снарядов-болванок и расстрелял несколько пулеметных дисков. Из пулемета у меня получалось неплохо, я даже получил благодарность. Стреляли из наганов. Здесь я себя переоценил и кое-как, со второго раза, выбил необходимое количество очков на слабенькую «тройку».
В тот период Шитиков, видимо, уже знал о скорой отправке части курсантов на фронт. Мы много занимались тактикой. Лейтенант более откровенно говорил о слабых сторонах нашей техники. Я запомнил его слова, что не надо без конца высчитывать толщину брони, а учиться не подставлять себя под удар. Говорил, что атака — это не парад перед кинокамерой. Скорость, постоянный маневр и огонь с коротких остановок.
К сожалению, настроение «шапкозакидательства», хоть и частично, прошло, но и полной информации, например о немецких противотанковых орудиях (нашем главном враге), мы не имели. Нас убеждали, что тридцатисемимиллиметровку даже сами немцы называют «колотушкой». Между тем это скорострельное легкое орудие пробивало броню наших основных танков Т-26, БТ-5, БТ-7 за полкилометра и больше. Не говоря уже о «пятидесятке», которая была опасна для нас и на расстоянии километра.
Порой неосторожная фраза о сильной стороне оружия врага оборачивалась неприятностями. Конечно, за настроением курсантов и преподавателей следили замполиты всех рангов (существовал целый аппарат!) и сотрудники особого отдела. Но, вспоминая некоторые последние фильмы о войне, я скажу, что тотальной охоты за «паникерами, пораженцами» не было. Помню, на комсомольском собрании отчитывали парня, который довольно объективно, но излишне много говорил о сильной авиации немцев, хорошей оптике на танках. В принципе, он был прав, но болтать по этому поводу в широком кругу было в тот период просто глупо. На комсомольском собрании горячие головы хотели немедленно исключить его из комсомола и отдать под трибунал. Выступали многие. Парень каялся, едва не плакал. Отделался строгим выговором. Зато один из расхлябанных курсантов, загулявший у знакомой бабенки, был буквально за утро оформлен на фронт.
Но вернусь к учебе. Шитиков спокойно, без патетики, рассказывал о боевых качествах наших и вражеских танков. Мы узнали, что у немцев на вооружении состоит много неплохих чешских танков Т-38 с довольно крепкой броней.
— Но зато пушка у него 37 миллиметров, — рассказывал лейтенант. — И скорость сорок километров. БТ-7 по всем показателям его превосходит.
О нашем основном противнике, немецком танке Т-3, взводный говорил с большой осторожностью. По слухам, немцы в ходе первых недель боев усилили броневую защиту Т-3, а пушки-«пятидесятимиллиметровки» не уступали нашим. Правда, скорость у Т-3 была также ниже, чем у БТ-7, на десяток километров. Но все мы прекрасно знали главную слабость наших, вполне современных для того времени танков БТ-7 — слабая броня, которую пробивали даже немецкие «колотушки».
— Мы еще посмотрим, кто кого! — повторяли курсанты. — А орудия у нас мощнее.
Что мы знали о войне? Ничего. Но уверенности хватало. Это тоже много значило. Война нам еще предстояла, а пока я расскажу о том небольшом круге ребят, с кем мне предстояло не доучившись уйти на фронт в сентябре сорок первого.
Пожалуй, самой яркой личностью был Паша Закутный. Спортивно сложенный, много читавший, мы заслушивались, когда он отвечал на вопросы преподавателей еще в институте. Он хорошо знал историю, свободно оперировал датами, малоизвестными событиями. С ним всегда было интересно.
Спортивно сложенный, со светло-русыми волосами, он чем-то напоминал мне Есенина. В официальную программу института Сергей Есенин не входил, но по рукам ходили томики его стихов, изданные еще в двадцатые годы, рукописные блокноты. Есенина у нас любили. В узком кругу Паша часто читал его стихи, многие из которых знал наизусть. Как и в институте, на Пашу засматривались многие сотрудницы из женского персонала училища. Но он вел себя с ними очень застенчиво. Когда девчата начинали над ним подсмеиваться или приставать с откровенными намеками насчет свиданий, он молча уходил. Скажу честно, я ему завидовал. На меня такого внимания не обращали.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
