себе представить, как буду жить без него. И не представляю, как мне это удастся.
И не хочу, чтобы мне пришлось этому учиться.
Пристально смотрю на обручальное и помолвочное кольца, решительно берусь за них другой рукой, готовясь совершить немыслимое.
Смаргиваю слезы. Душащая тяжесть навалилась на грудь. Я медленно стаскиваю кольца. Они сперва застревают на костяшке пальца, никак не желая слезать, но наконец соскальзывают.
Я сжимаю руку в кулак. Без привычного веса колец она кажется невесомой, и я смотрю на белую полоску, оставшуюся на пальце. Солнечное напоминание о том, чего я лишилась.
Мне ненавистна моя рука без его кольца.
Мне ненавистна моя жизнь без его любви.
Придавленная эмоциями, опускаю голову на руль машины… и впервые за долгое время позволяю себе заплакать.
Последняя пара туфель брошена в чемодан. Завтра я улетаю на конференцию.
– Кажется, все.
– Ты зубную щетку взяла? – спрашивает Патрик. Он лежит на животе на моей кровати, рядом с чемоданом. Мой самый младший ребенок – самый мудрый. Он никогда ничего не забывает.
– Нет еще. Мне же сегодня еще зубы чистить. Положу утром.
– Ладно.
– В общем, к вашему возвращению из школы бабушка уже будет здесь, – напоминаю я ему.
– Да-да, я помню, – кивает он. – И я должен позвонить тебе сразу же, как только Гарри напроказничает или Флетчер разозлится. – Пересказывая мои указания, он вздыхает.
– Да, именно так!
Остальные двое этого не знают, но Патрик – мой тайный осведомитель. Я узнаю́, что натворили его братья раньше, чем они успевают довести дело до конца.
У меня трое сыновей. Флетчеру уже семнадцать, и он самовольно взял на себя обязанности моего личного телохранителя. Гарри недавно исполнилось тринадцать, и я готова поклясться всеми святыми, что он либо станет лауреатом Нобелевской премии, либо загремит в тюрьму. Более несносного шкодника свет не видывал. Он вечно вляпывается в какие-нибудь неприятности, в основном в школе.
А еще есть младшенький, Патрик, которому девять лет. Милый, мягкий, чувствительный ребенок, совершенно не похожий на братьев. И за него я тревожусь больше всего. Ему было всего четыре года, когда погиб их отец, и он оказался самым обделенным отцовской любовью.
Он даже не помнит своего папу.
Вся его комната заставлена и завешана отцовскими фотографиями. Он поклоняется отцу, как герою. Конечно же, Уэйд – герой для всех нас. Но одержимость Патрика уже почти вышла за рамки нормы. Дня не проходит, чтобы он не попросил меня что-нибудь рассказать об отце. Он улыбается, внимательно слушает, когда я вспоминаю события прошлого и рассказываю ему истории о Уэйде. Знает наперечет все любимые ресторанные блюда отца и всегда просит заказать ему то же самое. Спит в старой отцовской футболке. Я тоже сплю в одной из них, но ни за что бы в этом не призналась.
Честно говоря, момент, когда настает время рассказывать сказку на ночь, всегда заставляет меня внутренне содрогаться. Все мы смеемся и шутим, перебирая драгоценные воспоминания. Потом дети ложатся спать и впадают в блаженное забытье, а я остаюсь бодрствовать, и в моем сознании только что пересказанная сцена проигрывается снова и снова.
Жаль, что мы не можем повторить ее заново.
Уэйд по-прежнему живет здесь, с нами, просто не во плоти.
Он мертв в достаточной мере, чтобы мне было одиноко… но достаточно жив, чтобы я не могла представить себе жизнь без него.
Я застряла на полпути между раем и адом.
Безумно влюбленная в призрак мужа.
– Ладно, прочти вслух мой список, – прошу я.
– Де-ло… – читая, Патрик морщит лоб. – Дело-ва-я…
– Деловая одежда.
– Да, – он гордо улыбается: ему почти удалось.
Я ерошу его темные волосы, слегка завивающиеся на концах.
– Уложила.
Он рисует галочку.
– По-все… – хмурится, словно зайдя в тупик.
– Повседневная одежда? – подсказываю я.
Он кивает.
– Есть.
– Пи-жа-ма, – он радостно подскакивает. – Это слово я знаю!
– Ага – видишь, у тебя уже получается гораздо лучше!
У Патрика дислексия, и читать ему трудно, но мы стараемся. Заглядываю в чемодан:
– Положила.
Он отмечает этот пункт и переходит к следующему:
– Туфли?
– Сложены.
– Фе… фе… – он старательно сосредоточивается.
– Фен?
– Да!
– На месте.
– Платья.
Я фыркаю, надувая щеки, и заглядываю в шкаф.
– Хм-м, а какие у меня есть платья? – Перебираю то, что висит на плечиках. – Только вечерние и выходные. Для конференции они не особенно подходят. Хм-м… – Достаю черное, прикладываю его к себе и смотрю в зеркало.
– Красивое платье. Куда ты в нем ходила с папой? – спрашивает сын.
– Ну-у… – я хмурю брови. Откровенно говоря, понятия не имею, но надо что-то придумать, как всегда. – Э-э, мы тогда ходили в пиццерию, а потом на танцы.
Патрик расплывается в дурашливой улыбке, по его личику видно, что он представляет себе эту картину.
– А какую пиццу вы ели?
– Пепперони.
Его глаза вспыхивают энтузиазмом:
– А можно нам сегодня заказать пиццу?
– Если хочешь.
– Хочу! – сын радостно вскидывает кулак в воздух. – Мы сегодня можем заказать пиццу! – кричит он братьям, выбегая из комнаты. – Я буду пепперони, как папа!
Я грустно улыбаюсь. Малыш испытал бы жестокое разочарование, если бы узнал, что Уэйд предпочитал пиццу с двойным чили и анчоусами. Но пусть лучше ест свою пепперони и улыбается во весь рот.
Снимаю с плечиков пару платьев и укладываю в чемодан; этого должно хватить. У меня нет времени идти покупать что-то другое.
Напоследок разглядываю содержимое чемодана:
– Ладно, думаю, на этом все. Конференция, я спешу к тебе!
Машина въезжает в величественные ворота отеля «Шато де Макуа».
– Вот это да! – шепчу я неслышно, глядя в окошко. Перелет длился восемь часов, из аэропорта меня забрал водитель, и потом мы еще три часа ехали сюда. После раннего подъема и долгой дороги я смертельно устала, но нервы вдруг начинают шалить.
Водитель достает из багажника мой чемодан, я вручаю ему чаевые и разглядываю транспарант на стоящем передо мной здании.
ПОВЕЛИТЕЛИ РАЗУМА
Уже само название этой конференции – чистый абсурд. Вкатываю чемодан в вестибюль и пристраиваюсь в очередь к стойке администратора.
Здание чудесное, в старинном стиле, словно из другой эпохи. От этой роскоши и пышности кажется, будто я перенеслась назад во времени. Внушительный холл, центральное место в котором занимает огромная поворотная лестница.
– Следующий! – приглашает администратор, и вся очередь сдвигается на шаг вперед. Я окидываю ее взглядом. Интересно, все приехали на эту конференцию?
Прямо передо мной стоят две девушки, похожие на кукол Барби. Пухлые, накачанные силиконом губы… и неужели они думают, что ресницы-опахала хорошо смотрятся? Неужели у них не болят глаза от такой тяжести на веках?
У одной из них выбеленные волосы до пояса, явно наращенные: это заметно, стоит присмотреться к корням. Фу… дурновкусица какая. У другой темная кудрявая грива. Обе разодеты в пух и прах… хотя скорее раздеты, учитывая минимализм тряпочек на их телах. Я машинально перетягиваю резинкой волосы потуже и одергиваю льняную рубашку, чувствуя себя замарашкой в сравнении с ними. Проклятье, надо было надеть что-нибудь пошикарнее.
Блондинка замечает меня – новое лицо в очереди.
– О, приветики! А ты приехала на «Повелителей разума»?
– Да, – смущенно улыбаюсь. – А вы тоже?
– Да!!! – пронзительно взвизгивает она. – Господи-ты-боже-мой, я так волнуюсь! Меня Элли зовут. А ты чем занимаешься?
– М-м… – пожимаю плечами, ощутив внезапное смущение. – Я Клэр. Работаю… в одной компании.
– А я руковожу собственной империей! – сообщает Элли, возбужденно тараща глаза.
– Империей, – повторяю я, и мне становится весело. – В какой сфере? – уточняю.
– Я – инфлюенсер, – гордо сообщает она.
Я смотрю на девицу, пытаясь собрать мозги в кучку. О боже, только не это! Передо мной одна из тех пустышек, которым платят за публикацию всякой фейковой дряни.
– Правда? Это здорово…
– Я путешествую по разным странам и рекламирую бикини, – улыбается она. – Когда я выкладываю очередное свое фото, у всего мира начинается истерика!
Я прикусываю нижнюю губу, пряча улыбку. Она это всерьез?
– Я… могу себе представить.
Темноволосая девица, стоящая перед Элли, хихикает и поворачивается к нам:
– Дай пять, коллега!
– О боже мой… что, и ты тоже?! – верещит Элли.
Обе хохочут.
– Я Энджел, – представляется темноволосая. – Тоже собираюсь стать инфлюенсером.
– А-а, так ты еще не начала? – снисходительно уточняет Элли.
– Ну… – Энджел пожимает плечами. – Строго говоря, пока нет.
