Иван должен был вспомнить все знамения, все обстоятельства той несчастливой, черновой попытки нового собора.
И как после сноса начального храма каменотесы – по-летописному, «камнесечцы» – роняли обтески на раку святого Петра, пока не воздвигли над ней, в ограде уже поднимавшихся стен, деревянную церковь на время.
И как в ноябре он, Иван, обвенчался во временной церкви с приехавшей Софьей.
И как на следующий год преставился митрополит Филипп, другой инициатор совершавшегося храмоздательства, ин был положен в возрастающей ограде стен собора. Так ископал себе могилу, положил себя в фундамент старого собора святитель Петр при Калите.
События спирально восходили на древний круг, пожалуй, обещая правоту происходящего.
И вдруг на третье лето, в мае, как-то за полночь, собор, возведенный «до замкнутия сводов», едва разошлись камнесечцы, упал на себя.
Когда улеглось, Иван опять послал в Италию. Теперь за мастером. По совету великой княгини, по ее итальянским путям.
Zirfalco bianco
В трудах Комиссии изучения старой Москвы за 1914 год опубликовано письмо Аристотеля Фиораванти герцогу Сфорца в Милан, там и хранящееся. Вот первые и заключительные строки, в переводе публикатора, графа Хрептовича-Бутенева.
Автограф письма Аристотеля Фиораванти герцогу Сфорца. Государственный архив Милана
«Светлейшему Князю и превосходительному Господину моему, которому, где бы я ни был, желаю служить всячески. Находясь снова в великом Государстве, в городе славнейшем, богатейшем и торговом (в Москве. – Авт.), я выехал на 1500 миль далее, до города, именуемого Ксалауоко (по мнению Хрептовича, это Соловки. – Авт.) в расстоянии 5000 миль от Италии, с единой целью достать кречетов (в тексте именно кречет, zirfalco – вид falcone, сокола. – Авт.). Но в этой стране путь верхом на лошади весьма медлителен, и я прибыл туда слишком поздно и не мог уже достать белых кречетов, как того желал, но через несколько времени они у меня будут, белые, как горностаи, сильные и смелые. Покамест через подателя этого письма, моего сына, посылаю тебе, светлейший князь, двух добрых кречетов, из которых один еще молод и оба хорошей породы, а через немного линяний они станут белыми. Я всегда бодр и готов исполнить дело, достойное твоей славы, почтительнейше себя ей поручая. Дано в Москве 22 февраля 1476. Твой слуга и раб Аристотель, архитектор из Болоньи, подписался.»
А мы, московиты, считали, что отпускали болонца не дальше Владимира, осматривать тамошний храм; мы думали, все его мысли о храме. Теперь выходит, что Иван Великий отпустил каменных дел мастера за ловчей птицей. Не просто мастера: единственного посвященного строителя в своем распоряжении. Едва приваженного из другой страны, чтобы поднять или начать сначала упавший главный храм столицы. Отпустил верхом и словно бы без спутников. От главной стройки государства, после первого ее сезона, если верить дате под письмом. Или даже посреди сезона, если верить другому месту текста: «В средине лета в продолжение двух с половиной месяцев солнце вовсе не заходит, и когда оно в полночь на самой низкой точке, то оно так же высоко, как у нас в 23 часа». Аристотель достиг заполярных широт.
Если кречет следовал Милану за присылку мастера, зачем сам мастер добывает эту свою цену? В Москве существовала профессия помытчиков – ловцов ловчей птицы.
Далее, трудно представить, что шестидесятилетний Аристотель вооружен силками, ожидая за кустом.
Далее, посол Толбузин отпросил Аристотеля не у Милана, у Венеции.
Наконец, обманывал или обманывался Аристотель, говоря, что выбеленный линькой «добрый» кречет делается белым? Белый кречет не подвид, поскольку может родиться от иного; но именно родиться.
Белые птицы и звери считались царями своих родов. Белых кречетов звали иначе красными, и ясно, что не за цвет. На поиски белого кречета уходят годы и подковы. Словом, «благороднейший в семействе благородных соколов», белый кречет, аристотелев zirfalco bianco, символически один.
Так что присылка двух Милану – профаническое удвоение.
«Орнистотель»
Письмо в Милан – готовая программа фрески или картины, на которой Аристотель изображался бы верхом. На чудном бестиарном фоне: «Если твоей светлости угодно иметь великолепных соболей, горностаев и медведей, живых или убитых, могу тебе их достать сколько ни пожелаешь, так как здесь родятся и медведи и зайцы белые, как горностаи. Когда я отправляюсь охотиться на таких зверей, между ними есть такие, которые от страха бегут к океану и прячутся под водою на 15–20 дней, живя там подобно рыбам…»
Московская монета с именем «Ornistotil» – аверс, реверс и прориси
Но в центре фрески, на аристотелевой рукавице, два невидной масти кречета не помещаются физически, ни эстетически, ни символически. Недаром введена фигура сына (впрочем, действительно существовавшего – Андреа). Контур всадника двоится, чтобы удержать двоякий контур птицы. Бесцветной птицы, так что кони блекнут. И только где-нибудь вверху, на сходе новой, ренессансной перспективы, ярко дан, поскольку именован в тексте, белый кречет.
Есть итальянская монета тех же лет: всадник бросает на ветер цветы. Этот ребус разгадан давно и легко: цветы на ветер – fiori al venti. Или, возможно, fiori avanti – …вперед. Фиораванти был, помимо прочего, денежный мастер, едва не фальшивомонетчик: уехав в Москву, он ушел от суда. На обороте монеты-ребуса читаем: «Aristotil».
На московской монете, где всадником сам государь, а в руках его меч, оборот запечатан автографом мастера денежных дел: «Ornistotel». Сомнения в авторстве Фиораванти – от странности этого «n». Но ornis по-гречески птица, откуда и орнитология. Снова игра со словами, но и свидетельство странной серьезности поисков зодчего в области незаходящего солнца.
Часть II
Напрудное
Всадник на белом коне с белым кречетом на рукавице
Четверть века спустя (если возможно датировать событие предания), в долгое княжение того же государя, сокольник по имени Трифон упустил на охоте любимого государева сокола. Именно кречета, согласно чутким изложениям предания. Именно белого, согласно самым чутким. Поехал искать, во избежание казни. Не найдя, уснул среди леса – Сокольников или Лосиного Острова. И увидел своего ангела, мученика Трифона, на белом коне, с белым кречетом на руке. Ангел открыл, где отыскать потерю. На месте находки сокольник построил обетную церковь из камня во имя заступника.
