не собирался.
— Представляешь? — усмехнулся вампир и отпихнул полукровку.
— Эй, я вообще-то к вам контрактом привязан! Отнеситесь к этому серьезнее, я вам не дружок-переселенец, которым можно попользоваться, а потом выкинуть за ненадобностью! — разъяренно провизжал Веце, краснея, и теперь его серая кожа отдавала серо-розовым оттенком.
— Никто никем не пользовался, уймись. — поморщился вампир. Мда, голос у полукровки еще не скоро ломаться начнет, так и будет, наверно, еще лет десять с детским ходить горлопанить. Степан надеялся, что сегодня последний день, когда он слышит визги и крики этого поганца.
— Вы! Вы пользовались мной, а теперь вот так вот, да? Вытерли ноги о мою доброту, наплевали в душу, растоптали… — и возникал вопрос, о какой же такой доброте и душевности так беззастенчиво врет корыстный и расчетливый Веце.
— Ты можешь не вопить? — недовольно прошипел Степан, уши уже начинали болеть от криков, — И раз уж на то пошло, то мы оба друг другом пользовались. Ты тоже использовал меня в своих целях, да и началось это все, между прочим, тоже с тебя.
Признавать правду, очевидно, не хотелось, поэтому гневно пыхнув, Веце продолжил доказывать очевиднейшее на свете — свою правоту.
— Да если б не я, знаете, где б вы сейчас были⁈ — рассерженно рявкнул полукровка.
— На том свете. — огрызнулся Степан, — И очень сожалею, что еще там.
Для эпичного самоуничтожения настроения уже давно не было, поэтому Степан жил, терпел все тяготы и невзгоды, холод и стужу, и задавался философским, то есть крайне бесполезным вопросом: кто он и зачем живет?
По факту выходило, что он — бомж и живет ради мести. И это как-то не слишком воодушевляющее описание для жизни попаданца. Он ведь и года в новом мире не провел, как уже пробил социальное дно, и явил миру новое, куда более отстойное.
Но полукровку, разумеется, чужие душевные колыхания не волновали от слова вообще. У Веце, классического скрытого нарцисса, коим оклеймил его Степан, была только одна бяда-проблема: его опять не слушали, о нем недостаточно думали, и вообще, всё, что делалось — было не ради него!
— Неблагодарный! — в сердцах крикнул пацан, агрессивно вытирая сопли рукавом. У Веце от ледяного ветра тряслись руки и голос становился еще выше. Слушать его и в самом деле было больно, как вилкой по стеклу.
— Именно. Поэтому давай, возвращайся домой и брось меня, такого плохого и бесчеловечного умирать тут, ок? — вампир прищурился, ветер поднимал мелкий мусор и подло швырял его прямо в лицо.
Но когда вместо безобидных травинок-листиков чуть не прилетел булыжник, размером с кулак, попаданец с досадой осознал, что это дети с другого берега просто играют с магией. И ведь он даже не может поставить барьер.
Жизнь — боль.
Степан подгреб немного листвы под себя, заполз поглубже в свое никчемное укрытие и широко зевнул. Холодно.
— Что еще за ок⁈ — полукровка даже не знал, что возмутило его больше, небрежный тон или это хамское и непонятное «ок» от хозяина, — Я ваш слуга! Мой смысл жизни в том, чтобы заботиться о вас, а вы меня гоните! — жалостливо проорал Веце, уже и не зная, куда бить, на что давить, чтоб вампир сдался и разжалобился.
— Надо же, смысл жизни у него, вы только посмотрите, пффф…- Степан заржал, громко и от души, простывшим сиплым голосом, с хрипами и кашлем.
Вороны пугливо слетали с деревьев, но Веце даже и не заметил, как зловеще прозвучал хохот вампира, у полукровки была проблема посерьезнее — над ним откровенно потешались!
— Не смейтесь! — гаркнул мелкий, но голос дрогнул и к концу слова снова превратился в визг. От этого полукровка чувствовал себя еще более неловко. Его и так уже обсмеяли, а теперь он еще один повод дал.
— Так смешно же! Нет, ты себя вообще слышал? Так врать, конечно, надо еще уметь.
А Веце обиделся. Обиделся так, как еще никогда до этого — даже если его хозяин и прав, и полукровка врал, это ведь не просто так, не от придури какой.
— Вы мерзкий, бесчувственный, тупой вампир! И ничего не понимаете! Думаете только вам сложно? Проблемы выживания, знаете ли, тут не только у несчастных невезучих переселенцев! Только и делаете, что ноете, как тяжело и как хотите домой. Но у вас хотя бы есть дом! А у меня нет! Ничего у меня нет, кроме этого рабского контракта, который и права на жизнь без дозволения хозяина не дает! У вас там семья, а я? А как же я? Что будет со мной, если вы исчезнете? Вы подумали о том, что случиться со мной, безродным грязнокровным слугой, если вы исчезните? Строите из себя такого добренького, прямо-таки прирожденный альтруист и спасатель, а на деле бросаете того, кто всегда был рядом! Это, по-вашему, человечно? Это правильно?
— Я не обязан. — хмуро возразил вампир, — Я не обязан заботиться о чьем-то еще выживании, помимо моего. — это были тяжелые, грузные слова, какие обычно даются с трудом и большим камнем ложатся на сердце.
Это была правда, грустная, жестокая, холодная правда, которую необходимо принять, чтобы не умереть.
— Что значит не обязаны? — растерянно промямлил Веце, притихнув. Услышать что-то такое он никак не думал. И уж точно не от хозяина, ведь само собой разумеющееся, что господин заботится о благосостоянии своего слуги.
Но его хозяин, конечно, какой-то неправильный, больной господин. Переселенец — это болезнь головы, а такое Веце никакими зельями вылечить бы не смог.
— В этом мире Веце, каждый сам за себя. И ты был тем, кто однажды сказал мне это. Поэтому я выжил. — вампир немного пошуршал, усаживаясь поудобнее, — Я сам за себя, ты сам за себя.
И так естественно это было сказано, так легко, что полукровку обдало еще большим разочарованием.
— Вы не можете так поступить.
— Я уже так поступил. — ответил вампир, не отводя пасмурного взгляда от Веце.
— И вы совсем-совсем не имеете даже крохотного сожаления? Сочувствия? — полукровка не знал, за что ему ухватиться, как выбить свое право на жизнь?
Хозяину хорошо — он теперь вольная птица до поры до времени, а Веце как пес на привязи, да только веревка слишком короткая.
— Мне очень жаль себя. — кивнул Степан, соглашаясь.
И Веце даже не нужно говорить
