это была только игра. Я просто развлекался, мечтая об этом. Ведь превратись я во льва, то смог бы свести счеты со всеми своими врагами в школе, где я был самым слабым. Точнее, вторым из самых слабых. Я бы задал страху этому мерзавцу Цвике Большому, и Йоси, и хвастуну Авнеру, и Янкеле-зазнайке. Поймал бы их одного за другим. Не растерзал бы, конечно, но хорошенько напугал. И нашего учителя математики, доктора Шайера, я бы тоже напугал, да так, чтобы он запомнил на всю жизнь. Но вот я на самом деле стал львом — и что мне сейчас делать? Ведь теперь это уже не игра, теперь я действительно лев. Огромный, как мне кажется, хотя я плохо разбираюсь в львиных размерах. В любом случае довольно крупный лев с густой гривой. Из-за этой гривы голове и шее было все время жарко, а заднице холодно. Впервые в жизни я подумал, что львы в этом смысле устроены неправильно. Эта грива была бы куда полезней на другой части тела.
Тем временем я уже миновал последние дома поселка Кфар-Шилоах и продолжал быстро бежать дальше по тропе, извивавшейся между голыми холмами на берегу ручья Кедрон и уходившей в сторону Иудейской пустыни.
Я бежал и вспоминал, как меня всегда удивляло, что Иерусалим буквально граничит с пустыней.
Глава третья
О чем я думал в пустыне и как меня поймали на лестничной клетке
Мне повезло, и я нашел пищу и пещеру. Бедняга бедуин зря будет искать завтра своего осла. Но что я мог поделать? Я был львом, и это была моя первая еда за всю ночь, если не считать того кота.
Пещера, которую я нашел, оказалась очень маленькой, я с трудом протиснулся внутрь. Но внутри она немного расширялась, и лежать там было удобно. Одно меня беспокоило — не храплю ли я по-прежнему во сне? Потому что по храпу меня могли бы обнаружить еще до того, как я проснусь. Я все пытался решить, следует мне остерегаться людей или, наоборот, открыться им? Вернуться в город или уйти еще дальше в пустыню? Но даже в мою бытность человеком я плохо соображал на полный желудок. Поэтому я заснул, так ничего и не решив.
Странно, но сны у меня были — львиные. Мне снилась просторная, залитая солнцем саванна, на которой паслись несчетные стада антилоп и зебр, я видел кабанов, страусов, буйволов, газелей, жирафов, носорогов и слонов, и бесчисленные стада этих животных покрывали равнину до самого горизонта. Я лежал рядом с тремя львицами и другим большим львом, и несколько львят играли с моим хвостом. Тишина. Только птичьи голоса. И вдруг я стал человеком. Львицы и лев, увидев это, вскочили на ноги и оскалили зубы… Я проснулся в ужасном страхе и тут же стал щупать себя. Увы, я все еще оставался львом. Снаружи было темно. Мама всегда говорила, что плохие сны — наказание обжорам. Может быть, это было мое наказание за чужого осла?
Я заснул опять, а когда проснулся во второй раз, долго не мог понять, та ли это еще ночь, когда я уснул, или уже другая. И вдруг подумал: какая разница? Это ночь, и я сплю. Когда проснусь, тогда и решу, что делать. Не надо огорчаться раньше времени. Это было любимое выражение нашей собаки, будь она проклята. Все-таки жаль, что я не проглотил ее сразу же. Получила бы по заслугам. Подумать только, какое легкомыслие! Неужели она действительно думала, будто я хочу быть львом? Наверно, с ее точки зрения лучше быть львом, ведь она-то родилась собакой? А о моей маме она подумала?! Ведь мое исчезновение погрузит ее в бездну отчаяния! А я даже не могу объяснить ей, что произошло. И вдруг мне пришло в голову, что наша собака только сделала вид, будто воплощает в жизнь мечту моего детства, а на самом деле у нее был какой-то тайный умысел. Но какой? Сколько я ни думал, ничего логичного мне в голову не пришло.
Я снова уснул. На этот раз сны мои были человеческие. Мне снилось, что я обуваю и зашнуровываю старые ботинки. Продеваю шнурки пальцами в круглые отверстия и завязываю «бабушкиным» двойным узлом. Потому что когда идешь, а шнурок тянется за тобой, ты можешь наступить на него и упасть… О Боже! Кто знает, когда я снова увижу маму, и сумею обнять ее, и смогу на самом деле зашнуровать свои ботинки.
Я думаю, что меня разбудил не свет, а жажда. Где же мне найти здесь воду? Наверно, нужно вернуться в Кфар-Шилоах. Поселковых собак я не боялся, но там я несомненно встречу людей. Нет, туда нельзя возвращаться при дневном свете. Только ночью, после полуночи, когда все спят. Я осторожно выглянул наружу. Солнечный свет был мягкий, как всегда в послеобеденные часы. Какой это был день недели, я не знал, и это меня на мгновенье обеспокоило, но тут я вспомнил во всей полноте о своем положении. Я был львом. Я не должен был спешить на работу или делать покупки, читать газету или смотреть телевизор. Я не иду с Рахелью вечером в кино, и у меня нет завтра совещания. Я не иду гулять с нашей собакой. У меня вообще нет никаких обязанностей. Я просто лев, которому очень хочется пить. Лев, страдающий от жажды в Иудейской пустыне. Лев, которому снятся шнурки от ботинок.
Сначала я решил было идти дальше, до самого Иордана. Решение правильное, если бы я хотел и дальше скрываться от людей в пустыне. Но я вдруг вспомнил о минах, которые военные расставили там вдоль границы. Нет, не имеет смысла оставаться в пустыне. У меня нет выбора — я должен обязательно наладить связь с какими-нибудь людьми. С другой стороны, если подумать, ведь такой лев, как я, лев-человек, может быть настоящей находкой для предприимчивого человека. С помощью такого необычайного льва можно легко разбогатеть. Многие люди будут готовы заплатить, чтобы увидеть меня. Как это мне не пришло в голову с самого начала? Ведь я же — настоящее «золотое дно»! Нет, в цирк идти мне не стоит. Слишком тяжелая работа. Лучше выступать по телевидению. Или быть
