знакомого врача, который держал бы язык за зубами.
К концу моего монолога он вытащил из ступни последний кусочек стекла и кинул его в общую кучу, а затем поднялся на ноги. Рукава чёрной водолазки были закатаны до локтя, и я могла разглядеть на правой руке тату, но не детально. Что-то круглое и узорчатое, и оно уходило под ткань, скрывая себя почти на половину. А еще, помимо тату, я увидела несколько линий шрамов на обеих руках. В интернете все поголовно говорили, что это признак отклонения в психике, если человек режет себя сам, но Грешник не был похож на психа. На чудовище? Маньяка? Убийцу? Да. Но не на психа.
Я слишком засмотрелась на узор, поэтому, когда подняла взгляд на него, вдруг утонула в темноте его глаза. Темноте, холоде и чём-то ещё, словно он пытался прочесть меня или найти что-то, но не находил и от этого злился ещё больше.
— Ты слишком много говоришь, Рина, — прозвучал его стальной голос. — Мойся, и побыстрее.
Я ожидала, что он уйдёт на этих словах, но вместо этого остался и скрестил руки. Он высокий. Даже высота кабинки не помогала мне сравняться с ним в росте, и мне приходилось запрокидывать голову. Широкие скулы, впалые щеки и глаза слегка оквадраченой формы, которые обрамлены довольно длинными ресницами. Волевой подбородок говорил о его упрямом характере, что я уже и так прекрасно поняла, поэтому, опережая его уже предсказуемый вопрос, я отступила в сторону. Хромая на обе ноги, встала под воду и подставила ей лицо. Душ. Пусть не такой горячий, как люблю я, но всё же душ. Как я о нём мечтала…
Нет, Кубрынин заботился о моей чистоте. У меня был отдельный санузел в камере, но в последние дни я надеялась, что вызову у него отвращение, если перестану мыться. Я была в отчаянии и цеплялась даже за такие скудные варианты, хотя могла бы просто покончить с собой, но… Но я слишком хотела жить. Выбраться во что бы то ни стало и отомстить.
Вытаскивая из волос ветки, листья и какую-то грязь, я перевела взгляд на Грешника. Он вроде смотрел и на меня, но в то же время сквозь меня, потому что не думаю, что его так уж сильно привлекли мои пальцы.
— Что было в чемодане?
Я не ожидала ответа, но после долгого сканирования моих глаз, он неожиданно последовал.
— Там очень важные документы, которые если попадут в руки плохих людей, могут причинить вред не только хорошим, но и многим другим.
Ничего себе. Если это правда, то они и вправду важны.
— Значит, вы хороший человек?
На его скулах заиграли мышцы. Не нарываюсь ли я?
— С чего ты так решила?
Я пожала плечом, подбирая другую прядь пальцами и пытаясь её очистить. Проще остричь их, но жалко.
— Вы не сказали, что они нужны вам лично, что хотите их использовать. Вы высказали опасение, что они могут кому-то навредить.
Он сузил глаза, явно недовольный моей проницательностью, а я всего лишь придиралась к словам. Я хотела видеть в нём то же чудовище, что и в Кубрынине. Хотела не замечать этой разительной разницы между ними, но она была. Этот Грешник ещё больший маньяк, чем старый импотент, потому что даже после тех убийств в поле, я видела в нём что-то хорошее. А может, я так обманываю саму себя? Сбежать от пленившего меня мудака и тут же попасть в лапы повернутых мажоров. Кто не будет тут искать в каждом своё спасение? Или есть ещё вариант — у меня развивается стокгольмский синдром. Ну, когда жертва вдруг начинает оправдывать мучителя и, типо, влюбляться. Правда этот Грешник не в моём вкусе, но и отвращения я к нему не чувствовала. Да, я боюсь его, опасаюсь, но он мне не противен, как Кубрынин.
Устав ждать ответа, снова повернулась и начала вышкребать мусор из спутанных волос. Я бросала его под ноги и отодвигала к кучке стекла, прекрасно понимая, что засорившийся слив не принесёт мне плюсов к карме в его глазах, а они мне нужны, чтобы выбраться и… И что? Поняла, что пока мстить мне и не за что толком. Кроме способа заставить меня идти следом за ним, Грешник не причинял мне вреда. Да, он притащил меня сюда и явно собирается держать в плену, но почему-то я уверена, что боли он не причинит. Не будет пыток, не заставит меня танцевать, не изнасилует, а просто будет ждать, когда я вспомню. Но что потом?
— Если я вспомню где чемодан, что вы сделаете?
Он смотрел себе под ноги, когда я задала очередной вопрос, но поднял на меня взгляд. Он не смотрел на мою грудь, на попу или ещё куда. Либо в сторону, либо глаза в глаза. Значит, не воспринимает меня как девушку? Вот и отлично. Насильственной близости можно точно не ждать. От него. А от других?
— Отправлюсь искать по твоей наводке.
Я медленно кивнула, но опять спросила:
— А когда найдёте? Что будет со мной?
— Хочешь знать убью ли я тебя?
Н-да. Его прямолинейность просто блеск. Я коротко кивнула, отвечая на его вопрос, и затаила дыхание.
— Как бы сильно я не хотел свернуть твою шейку, Рина, но мне придётся тебя отпустить к твоим родителям. Держать в должниках мера Градсбурга имеет свои плюсы.
Мои глаза распахнулись от испуга, удивления и презрения.
— Вы будете шантажировать его?!
На что Грешник лишь криво усмехнулся. Скептически так. Словно говоря, «что ещё ты ожидала?». А чего он ожидал? Что я в благодарностях рассыплюсь? По сути это тот же плен, что и у Кубрынина, хоть и условия намного лучше.
— «Держать в должниках», это не шантаж, Рина. Это связи, которые можно использовать в любой момент.
— Значит, вы не причините мне вреда? — спросила я, всматриваясь в его глаза, но что там можно увидеть кроме тьмы и пустоты?
— Нет, не причиню. Ты не заложница, но отпустить я тебя пока не могу. Мне нужен этот чемодан. Так что давай поможем друг другу — ты побыстрее вспомнишь где он и поедешь домой, а я, наконец, заживу в тишине и спокойствии.
Кивнув, я отвернулась, пытаясь осмыслить сказанное им. И плен, и не плен. И он вроде как бандит, но разговаривает нормально.
Я выросла на стереотипах. Рядом с отцом всегда были яркие представители своих профессий. Телохранители в костюмах и очках. Безопасник из силовиков. Тучная повариха в чепчике. И бесшумная и незаметная прислуга.
