Sie nach Hause[2]. Пойдем, – небрежно бросил Геббельс, уводя солдат в глубь леса.
Я пожала плечами и, несолоно хлебавши, поспешила за ними.
Обратная дорога не заняла много времени.
Я непрестанно смотрела в лица оживших солдат. Они ничего не понимали, превратившись в атрофированных людей, с полным безразличием относящиеся ко всему. Выражение их лиц выражало отчужденность, а в глазах стояла пустота.
“Они не чувствуют чувства, присущие нормальному человеку. Неужели таков эффект от Дара?”
Если это так, то Геббельсу придется очень туго. Живой человек, пришедший в себя после долгой спячки подобен вулкану – чувства, мысли, ощущение. Но ожившие солдаты ничего не чувствовали, не разговаривали друг с другом и иногда бросали пустые взгляды на своего командира.
– У нас проблема.
– Что случилось? – забеспокоился Йозеф.
– Взгляни сам.
Мужчина неохотно заглушил мотор и, обернувшись, посмотрел на вояк.
– Не замечаешь ничего необычного?
Геббельс пожал плечами:
– Вроде нет. А должен?
– В принципе, нет, не должен, но есть одна деталь: твои ожившие солдаты как роботы, в прямом смысле слова.
– Не понимаю… – Пауль бессильно развел руками.
– Ты не заметил, что солдаты не поздоровались с тобой? Им на это наплевать. Они как куклы, стоит лишь потянуть за веревочку, и они оживут. На их лицах нет скорби, нет страха, нет боли. Ты же не подозревал о подобном эффекте, верно? Эти люди просто трупы, но ходячие, разговаривающие, мыслящие. Возможно, ожила только оболочка, про внутренние органы я молчу, сердце не может забиться после длительной смерти.
– И в чем подвох?
Я развела руками, не зная, как объяснить:
– Наверное, в том, что таких противников невозможно победить? Они не живые, но и не мертвые. Ими легко помыкать.
– М-да уж, – помрачнел мужчина и завел мотор.
Мы продолжили путь.
– Это еще не самое страшное. Самое страшное то, что с каждым ожившим трупом их будет больше. Ты не задумывался, куда мы их денем?
– Пока нет.
– Здесь бесполезно устраивать бунты. Люди очень ленивы и вряд ли зашевелятся. Проще уехать в другое место. Мне нужна карта, чтобы узнать, с чего примерно нам начать.
– А разве мы не начали?
– Нет, парочка воскресших трупов ничего не значит. С каждым днем их численность будет возрастать. Нужно предпринять хоть какие-то действия, чтобы нас не спалили.
– Значит, ты готова сотрудничать. Отлично.
– У меня нет другого выхода. Либо я с вами, либо я снова на улице. Нет ничего страшнее голода и холода.
Машина подъехала к забору. Привычный дом встречал меня в очередной раз.
Собака, поставив лапы на забор, разлаялась.
Неужто ли на нее так подействовали ожившие солдаты?
– Фу, нельзя! – заорал Геббельс, помогая солдатам выйти из машины. Осмотрелся по сторонам, кивнул мне, чтобы я провела их в дом, и напоследок проверил, нет ли слежки.
В доме я обнаружила небольшую комнату с белыми стенами. Посадила туда оживших мужчин и заперла дверь на замок.
Геббельс по привычке уселся в свое любимое кресло, налил себе коньяка и, сделав глоток, улыбнулся.
Я позволила себе расслабиться только поздней ночью. В голове путались разные мысли.
Интуиция подсказывала: берегись Геббельса. Он страшный человек.
Прошел год.
Моя жизнь проходила в белоснежных стенах, на небольшой кушетке, на которой можно отдохнуть. Маленькое, зияющее, окошко в двери. Я сверлила пустым взглядом белый потолок и старалась утихомирить свои мысли, позволяя всполохам мрака струиться по рукам, что вызывали приятные мурашки. Дар пытался вырваться на свободу, но эти стены сдерживали его, заставляя биться в конвульсиях.
Произошло именно то, что я давно предчувствовала.
Геббельс оказался обманщиком. Ему были нужны мои способности, дабы оживить своих солдат. Перед тем, как запереть, Йозеф обучил меня самым важным вещам: стрельбе из оружия, боевым искусствам, чтению, математике и письму. Когда я начала подозревать самое нехорошое, то попыталась сбежать, после чего попала в эту белоснежную клетку.
Я совершила самую большую ошибку в своей жизни. Корила себя за доверчивость, которую ненавижу больше всего. Мужчина, что поселил меня в своем доме, оказался бывшим командиром нацистов. Геббельс входил в команду Гитлера, и после смерти продолжил дело своего лучшего и близкого друга.
Геббельс воспользовался не только моей доверчивостью, но и невежественностью.
Разве могла девушка, закончившая всего пару классов, знать хоть какие-то исторические подробности?
Хотя о чем это я… Я с самого начала все знала.
Слезы потекли по щекам, больно обжигая. Увы, мне навряд ли удасться исправить ситуацию. Ненависть застилала мне глаза, не позволяя видеть то, к чему все идет. Просто действовала от обиды и злости на весь мир.
Нужно было что-то предпринять.
Геббельс, после долгих и изнурительных воскрешений, решил запереть меня в одной из своих комнат, при этом предусмотрев все. Йозеф обтянул стены белоснежной тканью – белый цвет не позволял мраку выбраться наружу, ухудшая самочувствие своего носителя. Да и на изучение потолка не нужно было много энергии.
В особняке, куда мы с Геббельсом поселились, постоянно торчали фашисты. Они выпивали, курили и смеялись сатанинским смехом, время от времени изучая иностранные языки и традиции “других времен”.
В этот день проходили очередные “обучения”. Лежа на кушетке, я прислушивалась к галтежу за стенами своей камеры. Когда мне осточертело реветь, позволяя слезам и соплям заливать гладкую и сухую на ощупь наволочку, я заглушила крики советы размышлениями над побегом из этой тюрьмы. Обведя взглядом комнатку, поняла, что идея неплохая, если бы не одно “но”: в этом помещении нет даже дырочки для туалета. И как тогда отсюда выбраться?
Я спустила ноги с кровати, поправила черный капюшон, сняла намокшую от слез маску с лица и посмотрела на маленькое окошко в двери.
Охранник, один из оживших солдат, приходил сюда в одно и то же время: приносил еду, оставлял у порога и молча уходил, закрывая дверь на замок.
Его стоило бы вырубить, пока никто не увидел.
А с другой стороны, что могло ждать меня по ту сторону тюрьмы? Новые скитания? Голод и холод? Одиночество? И было ли правильным решение просто сбежать, оставив ни
