которые, покорив окрестные народы, возгордились и, имея о себе весьма высокое мнение, подняли оружие на Римскую державу, теперь и сами переложили нечестивое языческое суеверие на чистую и непорочную христианскую веру и, приняв епископа и пастыря, ведут себя как преданные сыны и друзья, хотя незадолго перед этим тревожили нас своими разбоями и учинили великое злодеяние». Принятие русами епископа прямо указывает на крещение именно народа, а не дружины воинов. И русская епархия — Росия — присутствует во всех церковных уставах византийских императоров, по крайней мере, с 879 г., занимая 61 место в перечне метрополий, подчиненных константинопольскому патриарху (в списках времени императора Константина Багрянородного (913–959) она составляла 60-ю митрополию).
Вероятно, епархия эта находилась в городе Росия, отождествляемом с Боспором, расположенном в районе нынешней Керчи, и просуществовала она до XII в. (арабский географ XII в. ал-Идриси отмечает, что Дон «течет до города Матраха (Тмутаракани. — В.Ф.) и впадает в море между ним и городом Русийа»; по договорам 1169 и 1170 гг. с генуэзцами Византия предоставляла им право направлять торговые суда во все свои гавани, кроме Rossia и Matracha. Столетием позже Ибн Са‘ид ал-Магриби отмечал, что на западном берегу Дона «лежит Русийа — главный город русов», представляющих собой «многочисленный народ, выделяющийся силой среди храбрейших народов Аллаха»)[30]. Надлежит добавить, что и поздние авторы указывали, обращаясь к далекому прошлому, на связь русов с югом Восточной Европы: византийский писатель XIV в. Никифор Григора, говоря о «русском» правителе при дворе Константина Великого (306–337), видимо, так именовал кого-то из росомонов, поэт XII в. Манасия называет русов в числе участников нападения под руководством аварского кагана на Константинополь в 626 г., а в «Хронографии» Феофана Исповедника (ум. 818) под 773 г. сообщается, что император Константин V Копроним направил в поход на болгар 2000 хеландий, а сам на «русской» хеландии поплыл к устью Дуная[31].
По мере развития исторических знаний в Западной Европе шло весьма интенсивное издание источников. В 1602 г. историк церкви кардинал Ц. Бароний ввел в научный оборот «Окружную грамоту» Фотия[32] (и с тех пор она неоднократно перепечатывалась). В 1711 г. Г. В. Лейбниц, проявлявший большой интерес к русской истории, подчеркнул, что в IX в. «приобрели известность русские, вероятно, древние роксоланы, которые были так могущественны, что даже осаждали Константинополь»[33]. В 1736 г. в Петербурге была опубликована статья Г. 3. Байера о первом нападении «киевских русов» на Константинополь в 860 г., и данный сюжет он вновь затронул в 1741 г., отметив при этом, что «россы приняли свое название не от скандинавов»[34]. Затем В. Н. Татищев констатировал, что «у грек имя русь, или рось, задолго до Рюрика знаемо было…»[35]. М. В. Ломоносов в замечаниях на речь-«диссертацию» Г. Ф. Миллера, написанных осенью 1749 г., объяснял ему, ссылаясь на статью Байера 1741 г., что «в девятом, на том же месте, где прежде полагали роксолан, учинился весьма славен народ русский, который и росс назывался. Фотий, патриарх цареградский, в окружном своем послании пишет о походе киевлян к Царюграду: „Руссы бесчисленных народов себе покорили и, ради того возносясь, против Римской империи восстали“. Толиких дел и с толь великою славою в краткое время учинить было невозможно. Следовательно, российский народ был за многое время до Рурика»[36]. В ходе той же дискуссии по речи Миллера Н. И. Попов указывал, отрицая существование в Скандинавии народа русь, на проживание варягов-россов у Херсонеса Таврического[37].
В 1768 г. и А. Л. Шлецер абсолютно был уверен в факте существования южной руси (тогда он еще не был ни стопроцентным норманистом, ни тем более отцом «ультранорманизма», и потому во многом рассуждал о русской истории самостоятельно и в сообразности с источниками. Но все изменится в корне, как ученый попадет, после работы Ю. Тунмана 1774 г., под полное влияние шведских авторов, создавших норманскую теорию и энергично ее проводивших, начиная с эпохи Смутного времени). И эту русь Шлецер представлял могущественным народом, «который подчинил себе, как говорит Фотий, бесчисленное множество других народов», и который населял «сегодняшнюю Крымскую Татарию». Подчеркивая, что «Нестор четко отличает руссов от шведов» и что понтийские русы «имели свой собственный язык, бесценные следы которого дошли до нас благодаря императору Константину», историк, с одной стороны, отрицал их связь со славянами, готами и роксоланами, с другой, сближал с куманами, хазарами, болгарами, аланами, лезгинами (при этом поясняя, что греки называли русских «скифами, таврами, тавроскифами»)[38].
Однако в «Несторе» 1802 г. Шлецер, хотя и продолжал говорить, ибо все же не мог, в отличии от сегодняшних приверженцев его «ультранорманизма», игнорировать четкие показания ПВЛ, что «Нестор ясно отличает русских от шведов», постарался привести летопись в соответствие с норманской теорией, для чего изобрел «особый род» скандинавов — русов, родом из Швеции. А ставшую помехой его концепции русь, имя которой гремело в черноморском регионе задолго до призвания варягов, категорически вычеркнул из русской истории и отнес к «неизвестной орде варваров», неизвестно откуда пришедшей и затем неизвестно куда канувшей. Потому как «руссы, бывшие около 866 г. под Константинополем, были совсем отличный от нынешних руссов народ, и следственно не принадлежат к русской истории». Понтийских же руссов за один народ с киевским приняли византийцы, а «простое сходство в названии Pωϛ и Pyc обмануло и почтенного Нестора, и ввело его в заблуждение…». В связи с чем, как просто закрывал эту тему Шлецер, «никто не может более печатать, что Русь задолго до Рюрикова пришествия называлась уже Русью»[39].
Но, как прямо не согласился с ним Н. М. Карамзин, касаясь свидетельства Фотия, «где истина сама собою представляется глазами историка, там нет нужды прибегать к странным гипотезам… Народы не падают с неба, и не скрываются в землю, как мертвецы по сказкам суеверия» (само же нападение на Константинополь историк связал с «витязями Севера», с норманнами Аскольдом и Диром, отнеся его к 866 году. О россах-норманнах Фотия будут активно вести речь в 1840-х гг. известные норманисты И. Ф. Круг и А. А. Куник[40]. И эта идея благополучно дожила до наших дней. Так, Л. С. Клейн ясно видит в событиях июня 860 г. «обычный грабительский набег норманнов», а Е. В. Пчелов норманство напавших на Константинополь выводит из слов «Венецианской хроники» Иоанна Дьякона рубежа Х-ХІ вв.: «В это время народ норманнов на трехстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к городу Константинополю»[41]. Однако термин «норманны» итальянца Дьякона, коснувшегося событий 860 г. полтора века спустя после Фотия, у которого — прямого свидетеля нападения русов на «царя городов царственных» и их последующего крещения — данный термин отсутствует, и он называет русов
