ГЛАВА 3
Лео
Проклятые парижские пробки убивают меня. Уже почти час ночи, а район Елисейских полей забит до отказа. Я виню туристов, они все купились на эту чушь про "город любви", особенно ночью.
Единственное, что меня спасает, — это мотоцикл. Как истинный парижанин, я веду как придурок, то и дело вклиниваясь в пробки, чтобы быстрее добраться до места назначения. Когда я, наконец, подъезжаю к квартире Алены, Матис уже ждет меня, сидя на капоте своей машины.
— Ты добрался сюда в рекордные сроки, — сухо комментирует он, взглянув на часы.
— Частный самолет помогает. — Я кладу шлем на заднее сиденье своего мотоцикла и перехожу к делу. — Что ты знаешь?
Матис бросает сигарету и спрыгивает с капота машины. Он не парень из студенческого братства. Вообще-то он бывший полицейский, но для меня важны только его лояльность, умение выполнять приказы и связи. Вот почему Джанни навел его на Алю.
Он беззаботно пожимает плечами в своей беззаботной французской манере.
— В ее квартиру ворвался злоумышленник, который пытался ее похитить… была драка, она его убила, но больше она ничего не говорит. — Он делает паузу, уже прикуривая очередную сигарету.
У меня перехватывает дыхание.
— Похитить!
— Похоже, что так. — Матис снова пожимает плечами, и мне не терпится его придушить. Он слишком расслаблен для этой ситуации. — И еще кое-что. Парень весь в татуировках — русских тюремных татуировках, если уж на то пошло. Телом занимаются люди Джанни, но он пришлет фотографии и все остальное, что найдет.
Господи, мать твою. В 1990-е и 2000-е годы среди членов Братвы были популярны российские тюремные татуировки, которые указывали на количество отсиженных лет, совершенные преступления и ранг в организации.
Значит, это было не случайное проникновение. Она была целью. Моя кровь стынет в жилах.
— Сообщи мне, как только что-то узнаешь, — рявкнул я через плечо.
Возможно, я последний человек, которого Аля хотела бы увидеть снова, но у нее нет выбора. Я могу справиться с ее гневом — я делаю это уже много лет, — но я не позволю ей встретиться с этой угрозой в одиночку. Ад замерзнет первым.
Однажды я спас ей жизнь, хотя это стоило мне всего. И если придется, я сделаю это снова.
* * *
Мой стук эхом разносится по коридору, но ответа нет. Я переминаюсь с ноги на ногу, думая о том, как бы не выломать дверь. В этом доме больше никто не живет, я убедился в этом, но, полагаю, это испортит наше воссоединение.
Не то чтобы мы совсем не виделись последние семь лет. Наши семьи тесно связаны, мы выросли вместе. За те годы, что мы живем раздельно, хлопот не избежать. Свадьбы, похороны, любое большое семейное событие. Она обычно избегает меня как чумы, хотя я не могу оторвать от нее глаз.
Я снова стучу, на этот раз сильнее. Наконец, шаги приближаются, и дверь распахивается. Алена стоит, как камень преткновения, и смотрит на меня так, словно я воплощение ее худшего кошмара.
А может, так оно и есть.
Но это не мешает мне погрузиться в ее присутствие. Все, что я слышу, — это гулкий пульс крови в моих ушах. Даже после ночного бутерброда с дерьмом она все еще обладает той же разрушительной красотой, которую я запомнил. Длинные шелковистые черные волосы, еще влажные после душа, высокие скулы, пронзительные голубые глаза и полные чувственные губы, хотя в данный момент эти губы неодобрительно надуты.
Ее взгляд достаточно холоден, чтобы отморозить мне яйца. Если она и удивлена моим появлением, то никак этого не показывает, ясно лишь ее несчастье. Если бы только я мог найти в ней такое же отвращение, какое она находит во мне. Потому что все, что я вижу, — это совершенство.
Она плотно обматывает пушистый халат вокруг своего тела, словно это броня против моего присутствия.
— Что ты здесь делаешь? — Она огрызается, ее слова пропитаны кислотой.
Я одариваю ее улыбкой, которая только усиливает ее хмурый взгляд.
— Ходят слухи, что тебе нужна помощь. — Я не жду приглашения в ее квартиру — я знаю, что его не будет. Я проталкиваюсь мимо нее, и меня окутывает теплый аромат ванили и жасмина. Этот аромат настолько запечатлелся в моей памяти, что у меня болят кости.
— Ты не так понял. Со мной все в порядке. Я сама во всем разобралась, так что можешь идти. — Она держит дверь открытой и указывает в том направлении, куда она хочет, чтобы я пошел.
— Я никуда не уйду, Аля. Нравится тебе это или нет, но я здесь и останусь.
Ее щеки краснеют, в глазах мелькает раздражение, когда она захлопывает за мной дверь с большей силой, чем нужно. Я знаю, что она сильная, но под ее бравадой скрывается потрясение. А кто бы не был потрясен?
— Давай не будем этого делать, ладно? — умоляет она. — Как видишь, я в порядке. Был взлом, но я с ним справилась. Тебе не нужно притворяться, что тебе не все равно…
— Я не притворяюсь, Аля. Кто-то пришел сюда сегодня ночью, чтобы похитить тебя, и я должен знать, почему.
Несмотря на то, что она пытается сделать храброе лицо, я замечаю, как ее плечи обвисают от усталости, и во мне срабатывает защитный инстинкт. Мне хочется подхватить ее на руки и оградить от всего плохого в этом мире. Даже если это невозможно. Даже если я не смогу защитить ее от своей собственной плоти и крови.
Не говоря ни слова, она идет на кухню, берет бутылку красного вина и наполняет до краев бокал с ножкой. Половину содержимого она выпивает за три секунды. Она не предлагает мне выпить или присесть, но, по крайней мере, она не кричит, чтобы я убирался. И все же. Для этого еще достаточно времени.
Я окидываю взглядом квартиру: ни одной книги, ни одной безделушки не на своем месте. Все безупречно. Команда Джанни провела безупречную уборку, но я уверен, что воспоминания о том, что здесь произошло, еще живы.
— Откуда ты знаешь, что произошло? — Она сузила глаза, скрестив руки на груди. — Я не стала привлекать Козловых по одной причине. Я не заинтересована в их помощи, и уж точно не заинтересована в твоей.
Я сокращаю дистанцию, пространство между нами уменьшается, и мы стоим в нескольких сантиметрах друг от друга. Ее глаза встречаются с моими, не мигая. Я внимательно слежу за каждой деталью ее лица, за каждым мелькнувшим на нем выражением — за изящным изгибом
