да такая, что прощал он своей Люське и запои-загулы, и все прочее. На увещевания не реагировал, только кивал. Но жену любил страшно, а ее сына Никитку старался воспитывать, как умел, и за жену на работу выходил. Дворничиха из Люськи еще та, на вверенной территории ее почти и не видели, но коли все в порядке, благодаря Васе, так и вопросов нет.
Вася прощал жене и пьянство, и измены. К ее ребенку относился как к своему. Сам водил в садик, а если был занят — на смене, то просил кого-нибудь из друзей забрать мальчонку. И ему не отказывали, потому что парень и сам всегда готов был помочь.
Люська, иной раз, после недели отсутствия, появлялась, словно ни в чем не бывало и деятельно принималась за хозяйство — мыла полы, стирала, кормила мужа и сына. Васька радовался и надеялся, что супруга взялась за ум. Но проходил месяц-другой и Люська «срывалась». Либо исчезала, непонятно куда, а искать ее было бесполезно, либо надиралась до поросячьего визга и принималась буянить. А еще проявляла неслыханную ревность, выражавшуюся в том, что она норовила пырнуть сожителя чем-то острым. Ламов — парень крепкий и сильный, все-таки, бывший десантник, мог бы образумить супругу, так ведь нет — рука не поднималась. Уворачивался, конечно, но не всегда получалось. Да и как увернешься, если тебя пытается зарезать любимая женщина? Два раза «кобыла» колола Васю отверткой в филейную часть, один раз — в живот, а нынче, значит, уже и в грудь.
Но Вася упорно покрывал свою любимую женщину. Про удары отверткой говорил — мол, сам не туда сел, а про ранения в живот и в грудь — дескать, нанесли неизвестные. Сама же Люська всегда шла в отказ — мол, ничего не знаю, ничего не видела. Свидетелей, разумеется не было. И как тут, скажите, уголовному розыску работать? Отвертка, еще куда ни шло, можно отписаться, что имел место несчастный случай, а вот «неизвестные», которые нанесли тяжкие телесные, это стопроцентный глухарь. Ну, теперь уже две штуки. И все кругом знают, кто виноват, даже начальник ОУР, а что поделать?
Такое, чтобы муж бил супругу смертным боем, а та его жалела, не хотела писать заявление в милицию, я встречал, да и не один раз, а вот чтобы жена «тиранила» мужа — такого больше никогда не видел.
Занятная штука память: чуть приоткрывшись, она уже не препятствовала восстановлению некоторых событий, и я принялся вспоминать — чем закончилась история «большой и светлой любви» Василия Ламова? А закончилась она очень плохо. Убийством. Только убили не Васю, а саму Люську. А убил ее не кто иной, а подросший Никитка, который, хотя и знал, что Василий ему не родной отец, но называл его папкой и очень любил. Нет, мальчишка не хотел убивать свою мамку, но когда та, в очередной раз, бросилась на Васю с ножом, оттолкнул ее, да так сильно, что пьяная Люська упала и ударилась виском о табурет.
И так бывает. Так что, зря говорят, что пьяных бог хранит. Кажется, Никиту потом отправили в колонию, но не уверен. Хотя нет, в колонию он точно не пошел. Характеристики из школы хорошие, на учете не состоял, да и обстоятельства дела ясные. Убийство по неосторожности, а парню и всего-то пятнадцать лет было. Ламов, кстати, пытался взять вину на себя, чтобы спасти мальчишку. И взял бы, и в тюрьму сел, если бы на этот раз в квартире не оказался случайный свидетель — одноклассница Никиты. Кажется, у Люськи отыскались какие-тородственники в Таджикистане, которые и забрали парня себе. Вася переживал, но официальные отношения с Людмилой оформлены не были, поэтому опекунствоне разрешили оформить.
Значит, Никита уехал, а сам Вася Ламов, похоронив жену, запил по-черному, да так, что его уволили с работы. А что оставалось делать, если сменный электрик приходит пьяным, а потом норовит забраться на кран? Два раза прощали, работник-то он был отличным, но сколько можно? Убьется, кто отвечать будет?
Кажется, последний раз я видел его в году этак… Девяносто втором, или третьем. Вася уже пропил квартиру, бомжевал, был частым гостем в медвытрезвителе, хотя бомжей туда не любили брать — что взять с бездомного, а вытрезвители должны окупаться. Мне приходилось звонить начальнику трезвака, чтобы тот устроил Ламова на ночь. Пытался пристраивать Васю в приемник-распределитель для бродяг и попрошаек, чтобы парень восстановил документы, устроился хотя бы на какую-то работу. Можно же, если захотеть, начать все заново. Устроился бы на работу, не пил, с жильем, пусть даже с койко-местом в общежитии я бы ему помог. И ведь устраивал пару раз, но Вася срывался, убегал. Как помогать тому, кто не желает, чтобы ему помогали? А дальше, Ламов просто замерз в сугробе.
И что я сейчас смогу сделать, со знанием будущего? Скажу Василию — мол, кончай ты со своей бабой, ищи себе нормальную женщину? Послать-то он меня не пошлет, но слушать не будет. И Люську я его вряд ли спасу.
Да пропади ты пропадом, все мое послезнание!
До конца дня я проспал. Мне снился аквапарк и дед Слышь, который показывал на здание водных удовольствий и строго внушал мне: «Ты парень, это брось! Не бывает, слышь, такого, это тебе мерещится. Об этом тебе любой мушкетер может сказать!»
А потом что-то меня разбудило. Спросонок почудилось, что Нина (или не Нина?) чем-то брякает на кухне, и значит пора ужинать. Вот сейчас я встану, а после ужина мы с ней посмотрим по «Культуре» «Романтику романса», и всё будет хорошо. Только вот бок почему-то болит.
Разбудила меня дренажная трубка, соединяющая мои внутренности и бутылку с тёмно-коричневой жижей. Трубка каким-то мудрёным образом зацепилась за край кровати и не позволяла мне повернуться набок. Пришлось звать помощников. Пока меня выручали из беды, все мои грёзы о домашнем ужине в семейном кругу растворились без следа. Перед глазами была всё та же палата, к которой я начал понемногу привыкать. Собратья по несчастью занимались кто чем. Вариантов было немного: Митька читал какую-то затасканную книгу, мой старый знакомец Вася разглядывал что-то в окне, насколько ему позволял угол обзора, остальные, как люди прагматичные, спали «впрок» — когда ещё такая возможность представится?
После сна мне показалось, что мой мозг несколько посвежел, и я решил нагрузить его. Слово «нагрузить» сработало, и мне вдруг вспомнился наш деревенский учитель физики, у которого к месту и не к месту можно было услышать: «Давайте, дети, нагрузим
