господин Земли. Если это всем сердцем поймешь, тогда и честь рабочую оберегать будешь.
— Отец, да хватит тебе точить-то его!
— Я не точу, мы по-дружески. Вчера у нас неладно вышло, я тоже маленько… Вот мы и объясняемся. Ссору легко начать, да нелегко кончить… Так вот, давай, Юра, договоримся…
— Не надо, Протас Нилыч, не надо, — перебил его Юрка, — я все понимаю.
— Ладно, ладно, верю. Только смотри… Еще налить? Не надо? Ну и правильно. Я еще маленькую. Для аппетита.
4
Протас Нилыч подышал на обледеневшее стекло, протер пятнышко с пятачок и через него увидел Юрку. Он с валенками под мышкой удалялся к себе.
Несмотря на мороз, Юрка шел нараспашку, кепка еле держалась на макушке. Уши рдели. Шел он размашисто, быстро, хотя дорога была ухабистая: со степи на улицу надуло много снега, перемешанного с пахотной землей; он окаменел огромными косами, похожими на застывшие морские волны. Через них люди протоптали дорожки. Шагая к белокаменному городу, Юрка то опускался в лощину, то снова поднимался на самый гребень…
Нилыч смотрел вслед Юрке, не мигая. Ему хотелось сейчас быть рядом с этим парнем, идти за ним, оберегать его, чтобы он нигде больше не споткнулся, чтобы никто не омрачил его радость.
Когда Юрий повернул к трамваю и скрылся за углом, Протас Нилыч улыбнулся:
«Эх, сынки, сынки!.. Радовать человеческое сердце так же важно, как лечить… Производственную норму выполнить всякий сможет, а вот человека воспитать!.. Если бы каждый кадровик воспитал хоть одного молодого рабочего. Одного! Это же миллионы!.. Вот бы предложить такое…»
А Юрка, крепко прижимая валенки, щурясь от холода и ветра, спешил в общежитие. Бежалось ему легко. На душе было светло, будто только что повстречался с отцом.
ДВА ЖЕЛАНИЯ
1
Первый горновой Олег Бабурин сдал смену и направился в душевую, на ходу вытирая с лица пот. Шел, как всегда, неторопливо, вразвалку.
Проходя мимо открытой двери будки газовщика, горновой услыхал:
— Олег, вызывают срочно в цехком!
Его сердце встрепенулось, замерло на какое-то мгновенье и снова заколотилось — сильно, тревожно…
Но как ни в чем не бывало энергично повернулся и вошел в будку — так скромно доменщики называют зал управления, штаб домны.
Газовщик сидел у круглого железного стола, отполированного руками суконных спецовок, с кем-то разговаривал по телефону. Кроме него, в будке никого не было. «Один. Это хорошо, — обрадовался горновой. — Сейчас переспрошу и по глазам узнаю». Но газовщик даже не поднял головы, повторил сказанное и снова начал кричать в трубку:
— Але, диспетчер, ковши когда подадут? Ковши, говорю! Скоро выпуск… Вам все не слышно…
«Глаза прячет, — подумал Олег, уходя от газовщика. — Значит, ему стыдно за меня. Теперь ясно — разыскала». Уверен был в этом потому, что совсем недавно в трамвае встретил старшину-сверхсрочника из своей части. Тот на Сахалине познакомился с молодой учительницей, поженились, и теперь вот приехали в гости к ее родителям. Старшина был под хмельком, на прощанье хлопнул по плечу, улыбнулся: «А о тебе там помнят… Она молчит, а тесть все еще скрипит зубами…»
«Гордая, искать не будет…» — всегда успокаивал себя Олег. А вот про ее отца он как-то… забыл. Старшина напомнил. После этого Олег все время чувствовал себя так, будто за его спиной вот-вот пламя взметнется…
2
Шел он в цеховой комитет и уж в который раз ругал себя, проклинал тот день… «Не подумал… поспешил… а теперь на всю жизнь…»
Когда его вызвали в военкомат, пожелал на флот. Направили. На маленьком, юрком судне сновали между Сахалином и Курилами. Бывало и трудно — не дрейфил. Однажды в шторм поломало винт. Взбугренное море долго играло катером, а когда вдоволь наигралось — швырнуло его на камни, торчавшие далеко от берега. Барахтались в волнах. Но Олег держался на воде, как пробковый. Командира спас, выволок его вместе с сумкой, в которой были очень ценные документы. Наградили за это, чаще других отпускали на берег.
В рыбацком поселке познакомился с девушкой. Решили пожениться. Приходил, как в свой дом. Чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.
Флотская жизнь!.. Часто уходил в эту холодную водяную пустыню, не раз встречался со смертью. И уж когда возвращались — спрыгивал на берег, готовый расцеловать и камни, и траву, а уж свою любимую!.. Ласкал ее и всегда думалось ему: может, в последний раз…
Флотская жизнь!..
Когда закончил срок службы, рыбачка была уже беременной. Он сказал ей: съезжу домой, на Смоленщину, повидаюсь с родителями и — сюда, навечно. Паспорт получу, распишемся.
На том и порешили. Она поверила, ее отец тоже поверил.
Сел в вагон и — домой.
На нижних полках их купе расположились дородные супруги, приезжавшие к сыну — капитану дальнего плавания, а на верхних — Олег и красивая, боевая девушка.
Вначале он молчал, только все посматривал на соседку, сравнивая ее с морячкой. И все больше убеждался, что они совсем разные. Та крупная, спокойная, в ее движениях, в походке — твердость и даже этакая величавость. Как и сам Олег, сильная и не очень разговорчивая. Случалось, часами сидели на берегу, смотрели на разозленное море, улыбались, но молчали.
А вот эта девушка — полная противоположность морячке: суховатая, небольшая, быстрая, походка у нее легкая, пружинистая, движения резкие, глаза не серые, а черные, искристые — то удивленно открытые, то плутовато прищуренные. И вся она казалась ему какой-то огненной, неуловимой, словно ласточка, которая кружится, кружится вокруг тебя, — она совсем близко, только протяни руку и… но разве поймаешь ее?..
В первый же день у него появилась мысль, что в характере этой девушки есть то, чего нет у него самого. И, странно: эта догадка почему-то порадовала его.
…Утром проснулся рано. Лежал и смотрел в открытое окно, но сам все время косил глаза на противоположную полку, нетерпеливо ждал, когда девушка пошевелится, откроет глаза, тоже посмотрит в окно. А она, как назло, все спала и спала. Поезд останавливался на станциях, пассажиры в полосатых пижамах и в цветных халатах выбегали из вагонов, бросались к торговкам, не прицениваясь, закупали первые свежие огурцы и редиску, кричали, галдели, смеялись… Паровоз сильно и угрожающе кричал, пассажиры разбегались по вагонам, состав трогался, тогда вагон дергался, толкался, и девушка, расслабленная сном, вся вздрагивала, чуть покачиваясь в постели, но не просыпалась.
И снова делал вид, что смотрит в окно, — однако, смотрел на девушку, на чуть заметный пушок над верхней губой, по-детски
