дверной косяк, экономка мешком картошки повалилась на порог и замерла. Кудрявая прижала ладони ко рту, не надеясь на способность своего лица самостоятельно сохранить спокойствие. Даже самый тихий (а прятала за ладошками она отнюдь не тихий) смех мог испортить всю операцию. Согнувшись пополам от колющихся изнутри смешинок, девочка перешагнула через поверженную Дзинтру-Велдру, незаметно вынула из-под горшка крошечный диктофончик с изменённой записью собственного голоса и нарезанным из фильма «Фантомас разбушевался» смехом. Харалдовна сквозь обморочную пелену невнятно слышала, как где-то за домом девочка задыхалась, давилась хохотом, как ошалевшая горлица, но женщине было совсем не до этого…
Экономка пришибленной собачонкой сновала по дому, боясь даже остановиться возле подоконника. С того дня Амикус успокоился, графики перестали пищать и подскакивать: в доме безопасно.
13:15
Время устало дотекло до границы между летом и осенью и приостановилось, чтобы немного отдышаться. Первый сентябрьский четверг, пропитанный запахом тыквенных пирогов и яблочного варенья, начался для Медулки удивительно благополучно. Она бодрым маршем пересекала поле, ещё не ставшее похожим на земляной суп от ливней, и размышляла о своей пациентке. Девочка из иссиня-белой превратилась в розоватую, стала чаще улыбаться во время приёмов. Горшечный житель, похоже, пустил корни в повседневную жизнь, расцветив её новыми интересами и своеобразной дружбой. Кудрявая посвящала доктора во все тонкости цветочных экспериментов и во все приключавшиеся с кустиком истории, масштабами сравнимые с романом-эпопеей.
Ровно в тринадцать часов врач уже стояла на оплетённом рыжим плющом парадном крыльце. Обычно как раз в это время Кудрявая с Дзинтрой возвращались в особняк с прогулки. Докторша вежливо постучала и, не получив ответа, решила подождать задержавшихся хозяев в детской. С подоконника приветливо улыбнулись ротобутоны, приглашая чувствовать себя как дома. Медулка стала рассеянно наблюдать за ползущей по энцефалографу синусоидой, изображавшей низкую электрическую активность. Немного потрепетав под её взглядом, график вдруг подскочил и начал вытанцовывать на датчике умопомрачительные коленца. «Время — ровно 13:15» — механически пометила Медулка в тетрадке девочки, скользнув по комнате взглядом в поисках источника опасности. Дзинтра далеко, вокруг ни души. Так в чём же проблема? Доктор сосредоточенно поджала губы и замерла, стараясь не распугать мысли лишним движением. Перед ней повисло воспоминание недельной давности: лицо девочки, потряхивая овечьими кудряшками, возбуждённо вещало об очередном опыте Бакстера: «Расстояние не влияет на связь между растением и ухаживающим за ним человеком. Если с хозяином происходят неприятности, питомец реагирует на это и при удалении на тысячи километров… Это как таинственная связь между ребёнком и матерью!» Энцефалограф пищал во все свои старческие динамики, умоляя девушку думать быстрее. Она огляделась, будто ища помощи у каменных стен, и наткнулась на забытый харалдовский телефон (после знакомства с каракуртом экономка стала рассеянной). А рядом с ним — снимающий внезапные приступы удушья девочкин карманный ингалятор.
Докторский халат цеплялся за кусты, стволы, камни, нервы. Медулка в обезумевших от скорости туфельках неслась по горной тропинке между соснами. Протоптанная годами одинаковых прогулок дорога сама бросалась под ноги и торопила. В пыли отпечатались совсем свежие следы детских босоножек и стоптанных на правую сторону сандалий 43 размера.
Со всего размаху докторша наткнулась на перепуганную, постаревшую экономку. Противное выражение лица от тревоги куда-то стёрлось, сменилось по-женски, по-матерински горестным. Она, заламывая руки, кружила возле сооружённой из брёвен скамеечки. Лежавшая там Кудрявая (вернее, уже не кудрявая, а какая-то лохматая, слипшаяся от пота) по-рыбьи ловила ртом ускользавший воздух. Впрыснуть лекарство у врачихи получилось только со второй попытки: руки тряслись, не слушались.
— Начались судороги? Во сколько? Этого и следовало ожидать. Тринадцать часов и пятнадцать минут.
Через четыре дня девочку перевели из реанимации в палату. Медулка, рассыпав тени от каштановых волос по больничной простыне, присела на краешек койки. Отозвавшийся на прикосновение голос был тонким и ломким, совсем белым:
— Как вы меня нашли?
Докторша улыбнулась золотистыми глазами, предвкушая реакцию Кудрявой:
— Датчик энцефалографа. Это Амикус. Ещё пять минут — и тебя бы не стало.
Хамелеон
В день выписки и докторша, и Дзинтра вели себя немного странно: синхронно переглядывались, похихикивали и суетились, как неопытные заговорщики. Девочка, кутаясь от влажного осеннего воздуха в мохер, еле поспевала за ними. «Дома тебя кое-что ждёт», — не выдержала экономка, но на неё тут же укоризненно зашипели. Всю дорогу в девочкиной голове извивался нетерпеливый вопрос: «И что эти новоиспечённые шерочка с машерочкой затеяли?» Сколько Кудрявая ни округляла умоляющих глаз, сколько ни переспрашивала, врач не позволяла ни единому слову просочиться на волю. «Придёшь — увидишь».
Оглушённая любопытством, девочка не заметила ни калитки, ни каменного порога, ни коридора. Из оцепенения она вынырнула, лишь увидев собственную комнату. Вернее — подоконник. На нём — глиняный горшок, табличка с названием растения и пластиковые ромашки-подпорки, хаотично расписанные акриловыми красками. Одна, другая, четвёртая, пятая… Шесть пёстрых подпорок. Абсолютно одинаковых. Девочка всего несколько месяцев назад собственноручно вымазала одну радужными кляксами. Откуда взялись пять новых? И эти штамповки воткнуты прямо в кашпо, где должен расти ненаглядный питомец. Кто? Унёс? Куст? Кудри всклокоченным коршуном подлетели к экономке.
— Думаешь, он пластмассовый? Приглядись, подойди поближе, — Харалдовна покровительственно подтолкнула Кудрявую к горшку.
Девочка осторожно потрогала бугорок на пёстром стволе, погладила выпирающие венки-прожилки. Мягкие, шершавые, как обратная сторона мать-и-мачехи, они были абсолютно живыми. И на этом цветке тоже, и на этом — везде настоящие, мягкие листья, почки, бутоны, соцветия неестественных оттенков и изгибов. Кустик приветливо играл на утреннем солнце новым нарядом, наверное, про себя забавляясь озадаченным видом хозяйки. Девочка отыскала среди замаскированных зарослей ромашку-оригинал и склонилась над подоконником, сопя, усиленно соображая. Ещё несколько минут назад готовая силой вытрясти из докторши с экономкой украденный Амикус, Кудрявая облегчённо рассыпалась хохотом:
— Он имитирует подпорку?! Я и не знала, что кусты бывают хамелеонами.
— И согласитесь, — профессорским тоном добавила Харалдовна, — такие способности можно объяснить только тем, что Амикус видит цвет и форму, которую ему предстоит копировать. [06]
Девочка вытаращилась на Дзинтру: интерес старой брюзги к кустику ошарашил её даже больше, чем выходка горшечного жителя. А та стояла как ни в чём не бывало, будто всю жизнь посвятила исключительно электрофизиологии растений, и отвечала на девочкино удивление искренним непониманием.
— Гляди-ка, графики снова шалят, — нарушила немую сцену Медулка. — Надо бы записать. Могу поспорить, что цветок «переоделся» в честь твоего возвращения с того света; порадовать хотел. Доволен твоим смехом, наверное, вот и пищит.
«Пи-ип-пи-ип-пи-и-ип!» — подтвердил энцефалограф, подмигнув очередным изгибом синусоиды.
