забыть и никогда не вспоминать. Потому что в мире больше нет плохих людей.
Кто бы мне тогда сказал, что от Людмилы Ивановны спастись можно, а от ада, который она взрастила во мне, – нереально. Что это война на истощение, война с собой. Вечная. И ад может победить, если ты не готов научиться ходить по углям и принимать кипящие ванны. Мне предстояла закалка огнем.
* * *
Не то, чтобы я умела гадать на кофейной гуще, но сейчас всмотреться в нее казалось самым логичным. То ли она должна была отразить меня, как зеркало, то ли соврать, что я на свете всех белее, то ли дать ответ на все вопросы Вселенной или просто помочь спрятать взгляд.
– Понимаешь, – пришло время посмотреть глаза в глаза. – Это не самая простая тема. Не садик, хотя он тоже… Но я ненавижу себя в такие вот минуты.
– Почему? Ты же не виновата.
– Потому что это ненормально! – вот это восклицательное предложение я произнесла в половину голоса. – Дим, я до сих пор не понимаю, что со мной. Таблетки эти еще. Если бы всегда помогали… Нет, я придумала маленькие хитрости. И применяю их, понимаешь, окружающим не надо видеть меня такой. И как глупо получилось сегодня…
Дима принял позу мыслителя с той разницей, что смотрел он на мою растерянную физиономию.
– Сашкин, панические атаки – это нормально.
– Но не с официальной точки зрения. Или не так. Не с точки зрения общества. Знаешь, как трудно не спалиться8?
8 «Не спалиться» – это именно то, что пытаются делать большинство тревожников: не спалиться, казаться обычными и продемонстрировать остальному обществу свою нормальность. «Посмотрите, я такой же нормальный, как и вы», – как бы говорит своими действиями менеджер среднего звена, который утром наливает кофе из кофемашины в офисе. Его коллега думает абсолютно так же, кивая ему в ответ на «доброе утро». «Я тоже нормальный и у меня утро тоже доброе», – сообщает о своей нормальности он приветственной улыбкой. Эти люди не хотят, чтобы их раскрыли, не хотят быть пойманными во время панической атаки или эпизода социофобии, потому что общество действительно их осуждает, и страх, который их нейронная сеть записала до того, как они устроились на работу и опростоволосились на совещании, делает из них идеальных актеров в спектакле «Нормальные люди». И это ужасно, потому что именно они, скрывающиеся паникеры, формируют норму в обществе: таким быть нельзя, тревожные – люди нездоровые, место тревожным в больнице. Хотя в последнее время я чаще всего вижу тенденцию романтизации психических расстройств. Кто знает, к чему это приведет…
Мой повелитель кофе поправлял запонки на манжетах, будто этими движениями призывал дух переводчика с мужского на женский.
– Знаю. Поверь, тревожников очень много.
– Да, но…
– В Питере вообще модно быть в панике, в депрессии и вообще обнаруживать у себя очередной психический диагноз.
Я растерялась:
– Модно? Странно. Или это такая терапия – поговорил и стало легче? Надо будет тоже попробовать рассказать о своей проблеме тысячам, а не пяти людям.
Но может быть лучше
А сейчас я расскажу сказку про бабушку. Без Красной Шапочки. Зато со мной. Так же, как сделала в тот день, когда Дима признался мне в любви…
Маленькое лирическое отступление. С детства в абсолютном большинстве споров я была на стороне мужчин. Потому что их заставляют уступать места (и неважно, болит ли у парня спина или раскалывается голова, или давление решило прыгнуть выше своей головы), они ждут под дождем нас, опаздывающих на свидания, и платят в кафе. Борцы за равноправие могут сказать: это унизительно, я сама могу купить себе блюдо со сложным названием. Я предпочитала позволить мужчине почувствовать себя чуть большим кавалером. «При чем тут тревожность?» – спросите вы.
При том, что какой бы гибкой ты ни была, часть стереотипов впивается в тебя, как клещи в лесу. Бессмысленно и беспощадно. В моем случае – это необходимость признаний. Какой-то таракан в голове Александры Николаевны решил, что о чувствах стоит говорить, как только ты понял, что они – это они. Любовь – это любовь. Симпатия – это симпатия. Безразличие – это печалька, но что уж тут поделать… В общем, переводя на язык кофе, если вы еще не определились с сортом, – это одно. Но если вас просто разрывает от желания схватить в объятия пакет обжаренной арабики и вдыхать ее запах через клапан по дороге на кассу, что уж тут скрывать! Хватайте, несите домой, заворачивайте в плед и нежно целуйте… Что-то я отвлеклась от образа. Суть в том, что если ты ТОЧНО решил(а) для себя: «Я ЛЮБЛЮ ЭТУ НЕНОРМАЛЬНУЮ(ОГО)», – можно намекнуть, а лучше сказать правду. Потому что пока вы готовитесь к романтическому или не очень саморазоблачению, кто-то уже накручивает себя и рисует картины личного апокалипсиса. Говорят же: нет хуже, чем ждать и догонять. Но по мне, так ждать страшнее. Потому что в моей голове все тараканы пришли к единению и устроили революцию против здравого смысла. «Скажи! Скажи! Скажи!» – кричали они. Но кричали внутри меня, а вовсе не тому, от кого я ждала слов о чувствах и хоть какой-то определенности.
Через сутки после чудесного кофеварения под стелой Димка уехал в Питер. Потому что работа – это такая штука, за которую платят деньги. А без них в нашем мире никак. Коммунизм еще не наступил. Но через две недели неожиданно для меня, а еще больше – для своих друзей Дима взял отпуск.
Я не полная дура, поэтому поняла: значит, приедет. Тем более он сказал об этом9. Казалось бы, надо радоваться, но я погружалась в раздумья, сомнения, не могла сконцентрироваться ни на чем. Часами нарезала круги по парку, по центру города и постоянно сомневалась. А вот зачем он приедет? Ни разу в любви не признавался. И до сих пор упрямо молчит. По телефону разговаривает, значит, не онемел. Но ничего о конкретных чувствах. Может, приедет, чтобы побродить по экскурсиям и распрощаться10.
9 Вот здесь есть четкий посыл: «Я приеду». Человек говорит словами через рот, другой человек слышит звуками через ухо. Но есть такая штука, которая называется «чтение мыслей». Мысли очень любят читать те, кто не очень-то хочет спрашивать словами, то ли из-за того, что боится получить ответ, то ли
