«Мамочка! Не надо!» Я знала, что она их не бьет, у этой тети была своя фишка: «Доминируй, унижай, уничтожай!» Именно эта ведьма была нашей второй воспитательницей. Однажды она захотела сделать из меня художника…
* * *
– Ты умеешь рисовать? – неправильно догадался Дима.
– Я бы точно выиграла конкурс среди воспитанников ясельной группы. И это сейчас! Тогда я калякала еще хуже.
* * *
Давным-давно Людмила Ивановна мучила грешников в аду. Ее портрет наверняка занимал всю табличку «Работник вечности». Но однажды этот ценный кадр изгнали из преисподней за излишнюю жестокость и превышение должностных полномочий. Однако тетенька не забыла о своей природе:
– Если я не могу оставаться в аду, то принесу ад на Землю!
Она питала теплые чувства к детским слезам.
– Саша, немедленно возьми карандаш! – цедила она сквозь зубы. – Рисуй радугу!
Какую радугу? У меня всего три карандаша, и все простые…
Иногда Людмила Ивановна понимала, что радуга должна быть разноцветной, и отнимала парочку у моих сокамер… одногруппников.
– Что ты сидишь?
– Я плохо рисую. Можно, я книжку возьму? Или в машинки поиграю, в гномика…
– Нет! Рисуй! Рисуй! Рисуй! Кто так рисует?6
6 А вот здесь ребенок научился тому, что старших нужно слушаться, иначе получишь пинок. Пусть и вербальный, но все равно неприятно. Авторитетный взрослый мало того, что он выше и громче, так у детей еще и в почете «просто потому, что» родители говорят, что старших надо слушаться; и это дает малышу послание, которое тот не выполнить не может. А тут еще и не знает, как. Как в сказке: езжай туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что. Поэтому наша миндалина (мы про нее поговорим чуть позже) и все остальные части мозга выполняют программу – выжить. А как выжить? Выполнить то, чего хочет агрессор. Но из-за того, что мы не знаем, чего он хочет, наша программа «идет по приборам», то есть вслепую. Будущее у ребенка в этот момент как минимум безрадостное, а как максимум просто не наступит. И потом спрашивают: «А что ты рисовать не любишь, а???»
– Я не умею.
– Рисуй! Сколько раз тебе говорить?
Она повторяла снова и снова одно и то же слово. Что-то в моей голове замыкало. Все мысли будто устремлялись к этому «рисуй», засевшему в мозге. Казалось, что вот-вот они столкнутся в одной точке, и случится взрыв. Я не знала, куда деться от внутреннего ада, который воспитательница взращивала во мне изо дня в день. Чтобы никто не увидел, как мой череп разорвется на тысячу осколков, я пыталась спрятаться. Так делают коты, когда уходят из дома, чтобы умереть. В туалете я садилась на пол, обнимала колени и, то ли глотая, то ли выкашливая воздух, ждала «ничего». Настоящего такого «ничего». Но на помощь приходила Василиса Владимировна или кто-то из нянечек. Добрые руки обнимали меня, прижимали к груди:
– Что с тобой? Ну? Все хорошо. Не бойся. Что случилось?
Я пожимала плечами и, немного отдышавшись, отвечала:
– Не знаю. Меня тошнит. Но не как от еды. Тошнит воздухом, его много. Много воздуха.
– И сейчас тошнит?
– Сейчас прошло.
Та, что успокоила меня, вела за руку, усаживала на стульчик, давала в руки зайца или книжку и приносила с кухни внеочередной стакан с какао.
– Да что ж с тобой такое, маленькая? – она ведь реально беспокоилась. Сейчас я это четко понимаю. – Давай я тебе почитаю.
И она читала, а я слушала, остальные подходили к нам и тоже слушали, бросив игры и рисунки.
В эти минуты я забывала обо всех страхах. В мире сказок Людмила Ивановна не представляла для меня опасности. Потому что добро побеждает. Кто бы мог подумать, что, повзрослев, я стану создавать собственные сказки, чтобы спасаться в них.
Почему меня не отдали в другой садик? Очевидно! В военном городке не то, чтобы был большой ассортимент дошкольных учреждений. Ну и… я не рассказывала родителям о том, что со мной происходит. Потому что не могла этого передать. Да и думать обо всяких ведьмах не очень-то и хотелось. Дома я чувствовала себя счастливой, а эта тетя, она ведь может завтра уже улететь на своей метле из нашего садика. Но Людмила Ивановна не улетала. Однажды я поняла, что нам двоим слишком тесно рядом.
На дневной прогулке мой друг Сашка предложил сбежать.
– Куда? – топографический кретинизм уже тогда был моим всем.
– По тропинке.
– Через лес, – засомневалась я. – Мы заблудимся.
– Нет. Я знаю дорогу домой7.
7 Вот здесь мы наблюдаем одну из компенсаторных стратегий – избегание. Компенсаторные стратегии – это такие штуки, которые не дают нашей психике развалиться на части, не допускают появления в реальности самого страшного страха. Все их, конечно же, знают – «бей, беги или замри». Только здесь «избегание» – это самый настоящий побег от злодея. Правильно, что еще может сделать ребенок, когда не контролирует реальность? Убежать от нее.
Нас нагнали. Так себе побег получился. А ведь штаб был уже недалеко. Еще немного, и мы могли бы примчаться к своим закрытым квартирам или к родителям на службу. Но воспитатели вернули нас и почему-то не ругали. Наверное, боялись, что самим попадет. Не досмотрели! Вечером нашим мамам рассказали о том, какие мы дерзкие и недисциплинированные, обозначив это словом «непослушные». Я почему-то очень обиделась, что это не осталось нашим с садиком секретом. Мы ведь не сделали ничего плохого, просто попытались убежать от ведьмы.
Воспитательный ад длился несколько месяцев, что-то во мне почти смирилось с этим. Но однажды папа сказал, что его переводят служить в Ярославль.
– Мы переезжаем, – подытожила мама.
– Насовсем?
– Насовсем.
Я была так счастлива! Через несколько дней друзья привычно готовились к дневному сну. А я – нет.
– Пойдем, Саша! Надо спать, – звали девочки.
– Не пойду! – во мне все ликовало. – Сейчас за мной придет папа.
– Папа вечером придет. Еще рано, – спорила со мной конопатая Светка.
И тут я услышала родной голос. Мы всем садиком высыпали в коридор.
Папа держал в руках фуражку и счастливо улыбался:
– Мормышка, одевайся! Мама ждет.
– А куда Саша уходит? – все еще не верила Светка.
– Мы уезжаем, – я взяла папу за руку.
– Надолго?
– Навсегда!
Я так хотела оставить за спиной ведьму с ее карандашами,
