Владимировича Ткачёва и музыку его же и Александры Николаевны Пахмутовой. Еще была ее песня в соавторстве с Добронравовым — «Голос Родины, голос России», ею Голубой огонек и открывался. Баритон, да!
На общем фоне Хиль с детским хором центрального Дома железнодорожников и «дважды-два — четыре» смотрелись откровенно чужеродно, потому что, казалось, телевизионщикам приказали убрать все веселье. Это всегда так, или из-за Праги? Спросим!
— А нынешний Голубой огонек хуже или лучше прежних? Я их не помню, к сожалению. Это я не про наши с Александрой Николаевной песни — они не в счет! — на всякий случай уточнил я.
Взрослые разулыбались — скромничает мальчик! — и поделились мнением — маме и дяде Толе прошлые нравятся больше, а деда Паша «откинулся» только в этом году, поэтому не знает. Эмме Карловне нравится нынешний — она вообще считает, что хорошего баритона не бывает много. Родителям Тани старые огоньки тоже нравятся больше.
После классики в виде отрывка из оперы «Кармен» — вот это я бы из эфира точно выкинул, на*уй он нужен? Я что, в оперу на целую «Кармен» не схожу? — стало немного интересно, потому что показали отрывок выступления цирка животных. Таня в восторге, а меня в прошлой жизни цирк веселить перестал годам к одиннадцати, но у меня-то контент был, а не Голубой огонек с баритонами раз в год. Надо будет ее в цирк Никулина сводить. Может и с самим познакомиться получится? Цирк сменил фортепианист-виртуоз Симон Каган. Жарит как надо, но репертуарчик ограниченному мне не понять, зато пожилые Судоплатовы прямо тащатся. После дедушки-виртуоза вновь показали деточек — в этот раз без взрослых певцов, с песней про «Аврору». Дедушка с бабушкой немного взгрустнули и похвалили меня вместе с остальными — во как, уже две песни показали!
Про «государевы дела» с дедом Пашей принципиально не разговариваю, но потихонечку подбиваю его засесть за пересказ своей интересной жизни в художественной форме, а он отшучивается — ну не делиться же со светлоликим пионером уверенностью в том, что его никогда и ни за что не напечатают? Особенно теперь, когда есть неприятный инцидент с зэком-Солженицыным и общее закручивание гаек из-за Дубчека. Я мог бы наобещать деду Паше много всего — и печатные мощности, и реабилитацию, и рано или поздно это все сбудется, но зачем? Лучше потом обрадую, когда все будет готово, зачем попусту воздух сотрясать?
— Странный ты, Сережка — вон уже третий раз твою песню крутят, — прокомментировал он поющую про «Три белых коня» Зыкину на экране. — А ты будто и не рад!
— Я всю радость уже испытал, когда меня вообще до информационного пространства допустили, — пожал плечами я. — Телевизор — это здорово, но я же знал, что покажут, поэтому не удивлен.
Зыкина оказалась единственной, кому дозволили спеть две песни, а вторую еще и про любовь — те самые «Рябиновые бусы», из-за которых меня заклеймили пессимистом. Нормально, проверка всесоюзного масштаба пройдена, можно работать дальше. Буду на следующем Голубом огоньке как маленький Децл с Кобзоном плясать. А вот и он сам, исполняет про «Ленина, партию и комсомол». Тут уже без Пахмутовой — воровать так воровать, а «стихи и музыка — Сергея Владимировича Ткачева». Николай Николаевич новый гимн СССР уже сочинил — оказалось достаточным просто сказать ему, что так можно, и остальное он сделал сам. После праздников понесет — «как на казнь», по его собственным словам.
Досмотрели передачу — еще понравился Райкин и эстонский вокальный девичий ансамбль, которому разрешили, так сказать, чуть более фривольную песенку, чем другим: вот так вот русский народ колонизирует и угнетает, давая чужим больше, чем своим — и пошли прогревать «Москвича» — дядя Толя повезет родителей домой. С неба падал снег, отовсюду доносились веселый смех и поздравления друг другу с Новым годом. Гуляющих — толпы, все как и в моем времени, в общем-то, только фейерверков нет, а веселье более веселое, как бы тупо это не звучало. Деда Паша не стеснялся ловить языком снежинки — гвозди бы из таких людей делать!
* * *
Сидя в кресле в уютном кабинете Александры Николаевны Пахмутовой, я пил чай и рассказывал о том, как глубоко меня травмировало горе Екатерины Алексеевны.
— Поэтому сочинилась грустная песня! Покажу?
Композитор кивнула, и я показал «Ноктюрн»[1].
Александра Николаевна прикрыла глаза, заулыбалась и слушала песню немножко покачиваясь в такт мелодии. По завершении «прозрела» и одобрила:
— Екатерине Алексеевне такой подарок точно поможет! Надо Магомаеву позвонить, — решила она и начала вставать.
Магомаева брать можно — его «опала» из-за левых гонораров прошла, сам дед Юра заступился. А Фурцева и рада была «прогнуться» — это же ее любимый певец! Говорит всем наверное, как он осознал и исправился. Странно, что дед, которому нравится Высоцкий, не попросит Екатерину Алексеевну и за него. Слишком рискованно или сильно много за это останется должен? Я на встрече об этом ничего, конечно, не скажу — рано, и сразу дедушка руль от страны мне не выдаст.
Позвонив, Пахмутова меня мощно «расстроила»:
— Он на гастролях, и прилетит только послезавтра.
Не успеваю, значит — сегодня уже второе число. Она ведь знает, что я уезжаю в «санаторий».
— Ну ничего страшного, в другой раз с Муслимом Магомедовичем познакомлюсь. Давайте запишем тогда, и я побегу с девочкой гулять?
— С какой девочкой? — заинтересовалась Александра Николаевна, выдавая мне нотную бумагу и карандашик.
— С японкой советского происхождения, — похвастался я, записывая песню. — Саяка зовут, для друзей — Сойка.
— Удивительно! Чистокровная?
— Дочь военнопленного и его японской жены, — подтвердил я. — Но Сойка родилась и выросла здесь.
— Повезло тебе, — с улыбкой порадовалась она за меня.
— Да, не удивлюсь, если во всей Москве она одна такая. Про страну ничего не скажу — она у нас очень большая. — закончив, протянул Пахмутовой запись и попросил. — Александра Николаевна, а можно жутко нескромный вопрос задать? Я никому ничего не скажу, мне сугубо в образовательных целях.
— Это какой? — поощрительно улыбнулась она.
— А сколько у вас денег? Мне вот за песни за три месяца больше тридцати тысяч накапало. А вы, извините, в этом деле очень давно, и песни ваши звучат от Калининграда до Сахалина, и это я еще страны-союзники в расчет не беру.
— Тебе деньги нужны? Много? Кто-то вымогает? — озабоченно спросила она.
— Говорю же — в общеобразовательных целях! — с улыбкой покачал я головой. — У нас все есть и все хорошо, но меня тронула ваша забота.
Пахмутова поправила лежащий на плечах платочек и смущенно призналась:
