А поскольку папе я верю слепо, никаких сомнений в том, что я справлюсь, нет.
– Да мы только приехали! – возмущается отец. Я улыбаюсь в ответ, сую в рот еще одну канапешку и жестом показываю Яру, что теперь полностью в его распоряжении.
– Пойдем?
Мимо проносится толпа детей. Ярослав оттесняет меня к стене, чтобы малышня не сбила меня с ног. И снова задерживает руку на локте.
На его ладони я знаю каждую выемку, каждую складочку и каждый уступ. Возможно, если бы я хоть чуть-чуть разбиралась в хиромантии, сразу бы поняла, что наш брак не продлится долго. Линии у него на ладони отчетливые и глубокие. Кожа сухая как порох. И никакой уход ничего с этим не может сделать. Когда он касается возбужденной кожи, это каждый раз невыносимо…
Господи, вот о чем я думаю?
Ни в какой хиромантии я не разбиралась. И ничто меня не готовило к тому, что однажды я застану мужа с другой. Это было… Не знаю, смертью тот процесс не назвать. Скорее комой. Долгой, продолжительной комой. В которой я, очень похоже, нахожусь до сих пор.
Был ли у меня шанс забыть, если он такой был у меня первым? Да хрен там. Надо было попроще кого выбирать. А к такому если и подступаться, то с опытом. И цинизмом, который этот самый опыт несет. Я же Ярославу досталась неискушенной и впечатлительной, как молочный щеночек. Ну а впечатлять Яр умел. Этого у него не отнять. Так впечатлилась, что с тех пор ничего не трогает.
– Так что случилось? – деланно-бодро улыбаюсь я.
– Разговор есть.
– Это я поняла.
Сидельник залипает на моих губах. Недоверчиво покачивает головой из стороны в сторону.
– Совсем ты, Амаль, не меняешься. Вот совершенно.
Он неправ. Но если это комплимент тому, как я в свои тридцать пять сохранилась – ладно. Любой женщине такое приятно. К тому же Яр ничуть не кривит душой. Я до сих пор красива, стройна и всегда хорошо выгляжу. Мне до зубовного скрежета надоели клише, что красивая женщина – равно глупая. И потому я стала добровольным амбассадором всех тех, кто придерживается иной точки зрения. Это нелегко, приходится все время быть наготове, но так уж повелось.
– Спасибо. Так что все-таки случилось?
Мы уединяемся в его кабинете. Сидельник отходит к бару и наливает себе еще. Ого. Обычно он не пьет. С таким темпом жизни он тупо не может позволить себе похмелье. А тут все интереснее и интереснее.
– На днях одни «хорошие люди» раскопали кое-что… – опрокидывает в себя коньяк, – скандальное из моей биографии.
– М-м-м… А я-то здесь при чем?
– Ты моя бывшая. К тебе могут сунуться журналюги. Надо… – Яр проводит ладонью по голове. Закусывает щеку. В общем, демонстрирует все то, что при посторонних делать бы ни за что не стал. Это трогает.
– Да не переживай ты так. Что там надо сказать? Я все сделаю, – заверяю его, приглаживая ощетинившиеся нервы.
– Ч-ч-черт. Проблема на самом деле не только в этом. Я чувствую себя херово, потому что не рассказал тебе об этом раньше.
– Не рассказал чего?
Нервозность Сидельника невольно передается и мне. Скрещиваю ноги, закрываясь.
– У меня есть сын. Взрослый парень. Скорее даже мужик. Короче… Какие-то твари это раскопали и теперь хотят сыграть на том, что этого факта нет в моей биографии. Пацана я взял под контроль. Он ничего лишнего болтать не станет. Мы тупо внесем сведения о нем в мою официальную биографию на сайте правительства. Вроде как так и было. Конечно, журналюги заметят, но мы тупо спустим ситуацию на тормозах. Мелькнем где-нибудь вместе. Запилим пару фоток счастливой семьи в новом составе. И все. Твоя задача – подтвердить, что малой всегда был частью нашей семьи, если кто-то спросит. Мои политтехнологи сказали, что этот номер прокатит запросто. Давить будем на то, что мать мальчика не хотела публичности.
Я очень быстро соображаю, да. Но тут сижу просто в каком-то ступоре. Кажется, даже в венах кровь остановилась. Жизнь во мне опять замерла.
– Ты… что… ты его нагулял в нашем браке?
Когда мы пытались… Когда я по врачам ходила? Потому что ему было уже пора кого-нибудь родить, а у меня все не получалось?
– Нет. Ты что? – хмурится Яр. Отставляет стакан. Подходит ко мне. – Ему скоро тридцатник стукнет.
Все равно жесть. Потому что получается, у Сидельника был ребенок. И все, чем он оправдывал свою измену (прости малыш, я просто не справляюсь с этой хуйней, жуть как отцом стать хочется!) – хрень собачья. Потому что у него уже был сын, да, и срать он на него хотел. Эта мысль меня прошивает молнией. Оглушительной силы разряд превращает кровь в труху. Сердце разгоняется по-сухому и останавливается. Несмотря на то, что из-за двери до нас доносятся звуки праздника, меня окутывает странная тишина. Я глохну. Смотрю – его губы шевелятся, он что-то говорит. Но я не слышу. Хлопаю ресницами, как сова. Впрочем, нет… Говорят, совы мудрые. Я же… Просто дура. Потому что оно меня даже спустя столько лет трогает.
Меня утаскивает в прошлое, калейдоскопом перед глазами то время… Я и счастливая с ним, и несчастная, потому что не могу дать любимому то, что он больше всего хочет. А потом только несчастная.
Он, конечно, просил прощения. Хотел все сохранить. Давя как раз на то, что так на него повлияли мои неудачи. Почему-то мои, не наши…
– Амалия!
Сидельник меня трясет. Я, наконец, прихожу в себя.
– Какой же ты мудак, – тяну недоверчиво.
– Не новость! – огрызается Ярослав. Отводит со лба волосы. Искоса проходится по мне злым взглядом. – Тогда казалось, так будет лучше. Обидеть тебя никогда не хотел. Ты же знаешь, Амаль.
– А сейчас?
– А сейчас какая тебе разница, да? От тебя многое не потребуется. Даже не факт, что спросят. Марине в этом плане сложней.
– О, так это и для нее сюрприз? – тяжело выбираюсь из кресла.
– Нет. Ей я ей сразу обо всем рассказал. Когда пришло понимание, что надо налаживать контакт с сыном. Эй, ты куда? Мы же не договорили.
– Поговорим в другой раз, Яр. Извини, я вспомнила об одном важном деле.
По правде же мне просто нужно уйти. Не хочу сорваться. Не хочу, чтобы он понял,
